Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

В то же время рациональность должна по определению быть интенциональностью, то есть осведомленностью ума о цели, к которой он стремится, или о результате, которого он желает достичь, или о мысли, которую он желает утвердить. Рациональная свобода должна в каждом своем действии быть телеологической по структуре: необходимо знать цель, которую выбираешь, и причину выбора. Всякий же акт ума или воли, совершённый беспричинно, напротив, был бы по определению иррациональным и потому являлся бы признаком порабощения чему-то внешнему по отношению к рациональной воле или находящемуся ниже ее. Поэтому не имеет даже особого смысла вопрос о том, не может ли свободная воля «спонтанно» установить для самой себя цель исходя из одной лишь обширности своей возможности выбора и затем преследовать эту цель просто из неразумного упрямства. Абсолютная спонтанность была бы несвободным актом, всего лишь бессмысленным событием, неподвластным уму и желанию, тогда как лишь частичная спонтанность всё же направлялась бы некоторым намерением. Если желаете убедиться в этом сами, то достаточно попытаться свободно поставить перед собой цель без какого-либо разумного основания. Впрочем, не стоит утруждать себя, поскольку в действительности ваше действие не будет лишено основания: вы будете преследовать осознанную цель – поступать в соответствии с моим предложением попытаться действовать спонтанно. Всё, что вы намеренно решите сделать с целью совершить что-нибудь произвольное, не будет в действительности произвольным. И вы обнаружите также, что даже этот якобы произвольный акт, если вы представили его себе прежде его совершения, не был в действительности произвольным, но, напротив, соотносился с некоторой конкретной интенцией, которую вы осознанно – и по какой-то особой причине – выбрали из строго ограниченного набора возможных вариантов. В этом вы тоже можете убедиться сами. К примеру, вы бы не стали, просто чтобы доказать мою неправоту, прыгать с крыши высокого здания. А если бы всё же прыгнули, то все остальные тотчас признали бы ваш поступок проявлением сумасшествия и, следовательно, не подлинно свободным. Вы не можете заставить себя поступать «иррационально», кроме как рациональным в конечном счете образом. И пытаться отыскать в любом свободном акте некое первое мгновение совершенно бездумного импульса – значит безнадежно устремиться вспять по пути бесконечного регресса.

Отсюда традиционное утверждение, что разумная воля никогда не может избрать зло в качестве цели самой по себе, но только в качестве своего рода ограниченного «блага», посредством которого можно прийти к лишь временному покою: Блага sub contrario[33], так сказать, но всё же Блага. Ведь для всей классической христианской традиции Бог сам есть источник и цель всего сущего и потому Благо как таковое. Поэтому онтологическим статусом зла должна быть полная «лишенность блага» (воззрение, автором которого нередко ошибочно называют Августина, но которое в действительности существовало задолго до него – как в языческой, так и в христианской мысли). Не имея собственной сущности, зло не может быть конечной причиной или трансцендентальным горизонтом природной воли какого-либо разумного существа; предположить иное – значит встать на путь предельного онтологического, морального и эпистемологического нигилизма; это значит предположить, что Бог не есть сам единственное Благо всех существ, единственная разумная цель желания. Поэтому всё, что мы желаем, должно представляться нам в каком-то, пусть даже извращенном, смысле «благим». Даже мильтоновский Сатана избирает зло лишь как то, что заключено внутри этого более изначального и более окончательного – этого трансцендентального – желания:

Итак, прощай, надежда, и, с надеждой, страх, прощай,
Прощай, раскаянье; потеряно всё благо для меня.
Зло, ты моим будь благом.

Потерянный рай, II.108–110

Возможно, пытаться избрать зло в качестве своего добра – глупость со стороны Сатаны, но пытаться избрать зло в качестве подлинного зла для себя было бы с его стороны сущим безумием. Поэтому само по себе зло не обладает никакой силой, чтобы привлечь к себе разумную волю, никаким содержанием, чтобы открыть его душе, никаким счастьем, чтобы даровать его ей, никакой красотой, чтобы усладить ее. Оно не может привести разумную природу к осуществлению, а может лишь препятствовать разуму и желанию. Поэтому оно никогда не может составлять изначальное или конечное устремление воли. Оно вообще не может быть глубинным побуждением к какому-либо действию. Оно может, самое большее, выступать в качестве ближайшей цели, заслоняющей ту подлинно окончательную цель, что побуждает волю преследовать его.