Возможно, небольшое преднамеренное упрямство пошло бы здесь на пользу. Что, если позволить себе быть настолько эксцентричными в своем герменевтическом методе, чтобы перестать выдумывать «разумные» объяснения этим универсалистским стихам или трактовать их как гиперболы, мимоходом выдаваемые авторами, которым чрезмерная вялость ума не позволяла быть точными, – и вместо этого отнестись к таким стихам с предельной серьезностью, осознать, сколь они многочисленны, и попытаться понять Евангелие в свете тех обетований, которые они, по всей видимости, предлагают? Таков, во всяком случае, был подход Григория Нисского. И, по правде сказать, я не знаю среди прочих толкователей Нового Завета ни одного, чьи разъяснения были бы столь же исчерпывающими, вразумительными и неукоснительно верными словам текста. Едва ли многие современные христиане смогут увидеть это – во всяком случае, не сразу. Большинство являются пленниками богословских систем, возникших в XVI веке и позже, – это верно даже в отношении большинства католиков, – которые в плане восприятия и по понятийной структуре были столь далеки от мира I века, что едва ли сохраняли хоть что-то от интеллектуальной атмосферы и характерного языка евангелистов и апостолов, и которые включали в себя отчетливо модерные представления о таких вещах, как природа верховной власти и логика рациональной свободы. И даже те в церквах Востока и Запада, чья вера не полностью сформирована раннемодерным мышлением, всё равно склонны прочитывать эти тексты в свете многовековых позднейших изменений в богословии, многие из которых (если быть откровенным) представляют собой скорее случайности истории, нежели естественные следствия традиции. Я не буду здесь детально доказывать это утверждение. Вместо этого позвольте мне просто предположить, что мы признаём тот факт, что Григорий – хоть его и отделяли от апостольской эпохи три столетия – понимал подлинные греческие термины Библии лучше, чем их понимает большинство современных христиан, и что он жил в интеллектуальном и религиозном мире, гораздо более близком к миру Нового Завета, чем наш, – а затем рассмотрите возможность того, что он всё же знал, о чем говорит.