Впрочем, полагаю, не стоит здесь судить Витгенштейна слишком сурово. Его ошибка не более вопиющая, чем заблуждения на этот счет большинства тех, кто именует себя христианами. Ведь в целом христиане редко обращают особо пристальное внимание на то, что действительно говорит Библия, – по той простой причине, что ее тексты не поддаются сведе́нию в канон, содержащий четкие доктрины, между тем как большинство христиан полагаются на доктринальные каноны. Зачастую наиболее бесцеремонны в своей трактовке библейских текстов богословы – в основном потому, что обычно они в первую очередь преданы разработанным или усвоенным ими великим вероучительным системам; однако Библия – не система. Поэтому огромная часть богословской традиции состоит в том, чтобы хоть как-нибудь объяснить те стороны Писания, которые противоречат изящно выстроенному зданию той или иной ортодоксии. Вот несколько очевидных примеров. Основное направление западной христианской мысли начиная с конца IV века – хотя и с множеством существенных исключений – настойчиво утверждает, что предвечный выбор Божьих избранников имеет своим основанием не Божье предведение в отношении них, а исключительно акт неограниченной власти; и однако единственные два стиха в Новом Завете, явным образом затрагивающие этот вопрос (Рим 8:29; 1 Пет 1:2), говорят в точности противоположное. Реформатская традиция с давних пор выдвигает отвратительное учение об «ограниченном искуплении» (и если вы незнакомы с ним, не буду лишать вас этой завидной невинности); и однако единственное высказывание Писания по этому вопросу (1 Ин 2:2) с ходу отвергает данное представление. Никакой принцип не укоренился в почве протестантских убеждений глубже, чем утверждение, что мы спасаемся не делами, но «только верой»; и однако единственное появление этого выражения во всём Новом Завете (Иак 2:24) – в стихе, прямо опровергающем подобное утверждение. А сколько современных евангеликов представляют себе спасение чем-то, что получают, «приняв Иисуса» как своего «личного господа и спасителя», при том что подобный язык полностью отсутствует в Новом Завете, а всякий действительно присущий Писанию язык спасения предполагает всеобщее состояние сакраментального, морального и духовного единения с «телом Христовым»? Существуют весьма почтенные богословские ответы на все эти явные трудности (за исключение разве что последней); но, разумеется, все они неискренни (уверен, совершенно непреднамеренно) и состоят по большей части в нелепых попытках объяснить, почему обсуждаемые тексты означают не то, что они говорят, а как раз то, что они отрицают. Так было всегда. Тому длинному списку явно универсалистских библейских перикоп, который я привел в моем Втором размышлении, в продолжение столетий христианской истории снова и снова пытались по каждому его отдельному пункту дать хоть какое-то объяснение. Нередко это вело к абсурду. Так, со времен Августина преданным инферналистам вменяется в обязанность утверждать, что на протяжении одного стиха (Рим 5:18) – даже одного предложения – слово «все» сначала обозначает всех людей во все времена, а затем – лишь ограниченное число тех, кто избран для спасения, причем без какого-либо указания на такое изменение в значении. Нужно просто знать, что именно это Павел и хотел сказать. Очевидно, что это нелепость, но для устоявшихся ортодоксий подобное не редкость.