Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Подозреваю, что ни одна фигура в истории христианства не претерпела большей несправедливости вследствие отчаянной изобретательности христианского морального воображения, чем апостол Павел, поскольку почти все эти мрачные искажения Евангелия были порождены вопиюще неверным пониманием Павлова богословия благодати, инициированным, как ни прискорбно мне об этом говорить, великим Августином. Изначальная вина, предопределение ante praevisa merita[24], вечное проклятие некрещеных младенцев, реальное существование «сосудов гнева» и т. д. – все эти одиозные и несуразные догматические лейтмотивы, если можно так выразиться, наряду с другими, столь же чудовищными, были приписаны Павлу. И при этом все они до единого не только несовместимы с ведущими темами Павловой вести о торжестве Христа и замысле Божьем в избрании, но и представляют собой почти полную их противоположность. Рассмотрим, например, главы с девятой по одиннадцатую Послания к Римлянам, представляющие собой для августиновской традиции locus classicus[25] богословия «благодати». С очень раннего времени в истории западного христианства при прочтении этих общепризнанно непростых, но едва ли недоступных для понимания страниц стали совершать две серьезнейшие ошибки: во-первых, в них стали видеть не размышление об отношении между иудеями и христианами внутри завета, а обсуждение вечной участи индивидуальных душ; а во-вторых, их стали рассматривать не как непрерывное рассуждение касательно одного-единственного, явно гипотетического, вопроса, а как подборку высокопарных утверждений. И в результате вышло нечто ужасное.