Впрочем, хотя порой я и нахожу неправильные прочтения моей книги раздражающими (даже если вполне сознаю, сколь удобными они часто являются для критиков) и хотя считаю, что эта книга более чем достаточно говорит за себя, с годами я всё же усвоил, что понимание всегда есть сотрудничество. Свою лепту должна внести каждая из сторон. Даже самый ясный из текстов нуждается в изначально хотя бы наполовину благожелательном отношении читателя, однако даже самые чистые читательские намерения могут разбиться о текст, исходящий из предпосылок, с которыми этот читатель не знаком. И я обнаружил, что некоторых из читателей особенно озадачила та часть аргументации этой книги, что содержится в Первом и Четвертом размышлениях. Поэтому, возможно, было бы разумным предложить здесь краткое руководство к каждому из них – для тех, кому это могло бы помочь.
Например, в случае Первого размышления, в котором говорится о классической метафизике creatio ex nihilo и эсхатологии, мне, вероятно, следует указать, что существует очень древнее христианское учение относительно различия между тем, что Бог положительно волит, и тем, что Он лишь попускает, а также между тем, что Бог «предшественно» постановляет при сотворении (то есть Его изначальный замысел) и тем, что Он «последственно» постановляет при осуществлении своего промысла над падшим миром (его замысел, уточненный в связи с грехом). Кроме того, прочно утвердившимся принципом христианской мысли, метафизической и богословской, является представление, что Бог бесконечно благ и потому никогда не может прямо и положительно волить зло. Он, возможно, может попускать природное зло (такое как страдание или смерть), но лишь как то, что промыслительно ведет к большему благу; Он не может осуществлять воление природного зла как некой окончательной реальности, не осуществляя тем самым морально воление чего-то злого. Однако цель этой части книги и содержащегося в ней упражнения в «теории игр» заключается в том, чтобы показать, что при целостном рассмотрении в свете учения о творении, и особенно с точки зрения эсхатологии, эти различения между божественными волей и попущением, или между предшествующим и последующим божественными установлениями, или между природным и моральным злом оказываются несостоятельными. В конце концов, намерения Бога при сотворении – и полное исчисление того, что Он готов «заплатить» ради их осуществления, – станут известны, только когда творение примет свой завершенный и окончательный вид. Более того, в этом окончательном горизонте невозможно даже провести настоящее различие между «природным» и «моральным» злом – по крайней мере, если какое-либо природное зло войдет в окончательный, завершенный образец творения, каким его видит Бог. Даже если Бог допускает лишь простую возможность в конечном счете не искупленного природного зла в творении, это означает, что в самом акте творения Он считал реальность этого приемлемой ценой в уплату за те цели, которых Он желал, а тем самым в моральном отношении Он положительно волил это зло. В случае свободного действия все возможности, на которые деятель осознанно соглашается, уже суть то, что он прямо волит, поскольку они представляют собой неотъемлемые условия той цели, которую предстоит достичь; невозможно положительно желать целое, не желая положительно всех необходимых частей этого целого (существуют ли эти части как полностью действительные или же только как реальные возможности). Поэтому упомянутый окончательный интенциональный горизонт неизбежно есть откровение не только природы творения, но и природы Бога. Ибо всякое преднамеренное действие, не обусловленное некоторой предшествующей ему необходимостью, есть откровение моральной природы деятеля.