Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Что же касается Четвертого размышления, то представленная в нем аргументация в каком-то смысле менее сложная, отчасти потому, что она целиком отрицательная: суть ее попросту в том, что популярная ныне «исходящая из свободной воли защита» идеи вечного ада опирается на логическую фикцию. По правде сказать, в основе моего довода – просто слова Христа, как их передает Евангелие от Иоанна: что «всякий, делающий грех, есть раб греха» (8:34), но если вы «познаете истину… истина сделает вас свободными» (8:32). Трудность для многих читателей состоит в том, что аргументация этой части книги опирается на классическое понимание рациональной свободы – общее наследие языческой Античности и христианской традиции, – которое когда-то почти повсеместно считалось само собой разумеющимся и которому до сих не предложено убедительной альтернативы, но с которым современный человек сталкивается редко. Большинство из нас сегодня исходят из простой, позднемодерной «либертарианской» модели свободы, согласно которой воля свободна до такой степени, что может спонтанно полагать для себя цели, не ограниченная чем-либо предшествующим этому чистому акту воления. Однако эта модель абсурдна. Рациональная свобода (то есть та разновидность свободы, которой обладают мыслящие существа, включающая в себя намерение, взвешивание и вынесение суждения) есть по своей природе осмысленное движение воли, определяемое тем, что интеллект воспринимает как желаемое в свете более изначального, более общего набора «трансцендентальных» стремлений (то есть постоянного, временами почти бессознательного влечения к, скажем, благу, или истине, или красоте). И быть совершенно свободным означало бы обладать способностью знать с абсолютной ясностью, не замутненной неведением или эмоциональной травмой, какие цели действительно могут удовлетворить наши самые подлинные и глубочайшие желания, и располагать не встречающей препятствий способностью осуществлять свою природу, избирая эти цели. Разумеется, в этой жизни никто из нас не обладает совершенной свободой. Но сколь бы ни были мы свободны, это всегда определяется тем, что мы можем составлять суждения и совершать выбор; и наоборот, в той степени, в какой нам недостает рациональной компетентности – в какой мы лишены полноты понимания и здравомыслия, – мы не свободны.

Что, в конце концов, делает какой-либо выбор свободным актом? Главным образом – цель, telos, к которой он направлен. Иными словами, чтобы действовать свободно, мы должны быть способны помыслить цель или объект и затем решить, стремиться нам к нему или нет. Если бы не эта направленность к цели – эта «конечная причинность», если использовать классический термин, – то действие воли было бы всего лишь слепым событием, целиком определяемым своими физическими антецедентами, и потому «свободным» только в тривиальном смысле «случайного», подобно землетрясению или просто нервному импульсу. Чтобы быть свободным, необходимо быть способным выбрать не то, а это в соответствии с реальным пониманием, что́ из двух лучше удовлетворяет нашему естественному стремлению к, скажем, счастью, или благу, или истине, или красоте. Чтобы оценивать меньшие, более близкие цели, необходимо иметь некий рациональный указатель конечных целей, которые желанны сами по себе. Поэтому не может быть настоящей «эмпирической» свободы, если она не объемлется предшествующей направленностью рациональной воли к этим «трансценденталиям». Во всяком свободном выборе должно иметься некое «зачем», некое достаточное основание для его совершения, некое общее стремление, делающее возможным каждый конкретный выбор как ведущий к некоторого рода счастью. Мы доказываем это всякий раз, как выбираем за обедом салат, а не тарелку битого стекла. Я желаю, скажем, конкретное произведение искусства, потому что у меня есть более глубокое и более изначальное стремление к красоте, которое это конкретное произведение искусства может отчасти утолить; и этот конечный горизонт желания красоты дает мне указатель для соответствующих оценки, суждения и выбора. Чтобы подтвердить это, нам не нужно даже постулировать, что эти трансценденталии имеют какое-то реальное существование (хотя, разумеется, христиане обязаны верить в реальность Истины, Блага и т. д.). Нам достаточно признать, что такая направленность есть необходимая структура мышления и воли и что каждое конечное применение воли – насколько она свободна – зависит от этой отнесенности его оснований к целям за пределами эмпирического. В противном случае физикалисты были бы правы: то, что мы принимаем за свободную волю, на самом деле было бы лишь иллюзией, порождаемой тем, что в действительности является последовательностью чисто физических следствий, вызванных чисто физическими антецедентами.