Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Я должен упомянуть, что некоторые из критиков книги выражали также недовольство по поводу ее «тона», и не могу сказать, что для меня это в новинку. Однако даже это я воспринимаю главным образом как еще одно напоминание о том, сколь сильно наши субъективные желания и ожидания влияют на наше восприятие вещей. Если говорить об упомянутой проблеме авторского тона, то всякий, кто сравнит благосклонные отзывы с неблагосклонными, может решить, что речь вообще идет о двух совершенно разных текстах. Одному лагерю в книге слышится решительное, порою, возможно, исполненное праведного негодования сострадание; для другого она предстает как безумно агрессивное и ничем не спровоцированное поношение всех тех благочестивых душ, что смиренно хранят верность одному из положений христианской ортодоксии, совершенно безобидному. (Разумеется, я считаю, что у первого лагеря слух гораздо лучше.) Иные критики даже приводят различные мои фразы, вырванные из контекста, в качестве свидетельства того, что книга обвиняет традиционных верующих в моральном слабоумии или чем-то подобном, несмотря на то что ни одно предложение в книге не осуждает кого-либо за что бы то ни было. Да, на этих страницах я действительно открыто порицаю, причем в весьма резких выражениях, идеи, которые нахожу особенно отвратительными. Однако я всегда выражаю это как упрек, адресованный всем и никому – всем христианам, как восточным, так и западным, за то, что они позволили убедить себя в необходимости верить применительно к Богу в такие вещи, в которые постыдились бы верить применительно даже к худшим из людей.

Впрочем, полагаю, что, несмотря на сказанное, я всё же должен признать за собой вину в некотором нарушении этикета. Еще прежде, чем начать писать эту книгу, я знал, что существуют некие достаточно жесткие правила относительно того, как дозволительно обсуждать данную тему, и я решил игнорировать их. Разумеется, никто никогда не записывал эти правила, однако подразумевается, что каждый соблюдает их, и всякий, оказавшийся столь бестактным, чтобы их нарушить – поднять неподобающим образом серьезные вопросы относительно логической и моральной непротиворечивости представления о состоянии вечного осознаваемого мучения, в которое Бог бесконечной любви и справедливости ввергает разумные творения, или относительно библейской или исторической обоснованности этого представления, – рискует навлечь на себя осуждение, которое превратит его в изгоя. Согласно этим правилам, можно считать, что представление о вечном аде поистине отвратительно или что из-за него само существование выглядит как мучительное бремя, возложенное на нас безжалостным всемогуществом, однако никогда нельзя быть столь неосмотрительным, чтобы позволить себе высказать это вслух. В конце концов, мы не должны вводить верных в соблазн. Если вы испытываете непреодолимое желание ставить такого рода вопросы, нужно всё же скрыть любую личную неприязнь к общепринятому воззрению, изобразить сомнение относительно собственных сомнений, принять почтительную позу в отношении традиции и высказываться смиренно, нерешительно, застенчиво, извиняющимся тоном – даже с чувством раскаяния. На такое я, увы, не способен. Эти правила, насколько я могу судить, не имеют никакого отношения к хорошим манерам, зато имеют прямое отношение к угрызениям совести. Я уверен, что кажущиеся невозмутимыми и твердыми убеждения большинства верующих относительно реальности вечного ада скрывают под собой вулканическое бурление сомнений и противоречий, которое, если его старательно не подавлять, легко может прорваться наружу и испепелить их веру. Даже самый убежденный защитник общепринятых воззрений где-то в глубине души осознаёт, что в моральном отношении они абсурдны, и боится, что эта абсурдность, если столкнуться с ней лицом к лицу, грозит обрушить всё здание веры.