Что-то пошло не так

И только он снова попытался заснуть, как дверь палаты широко распахнулась, пропуская каталку со спящим мужчиной, закрытым до самого подбородка простыней. Вслед за ним, словно на привязи, в комнату просочились медсестры, держащие в руках стойки капельниц. Мужчина не шевелился и, кажется, не дышал. Из бурых бутылок по трубочкам-венам лениво струилась кровь. Не задерживаясь, мрачные змейки неспешно исчезали под белой простыней. Даже не взглянув на Богдана, девушки убежали.

«Что же случилось? Неужели очередной обстрел?» – спрашивал он себя, с любопытством разглядывая спящего. Темно-русые волосы с седыми висками, высокий лоб, на верхнем веке – темная полоска, будто вырисованная тушью. «Шахтер», – отметил знакомое с детства. Такие следы въевшейся угольной пыли он встречал у своих земляков, в соседнем Червонограде. Там тоже шахты были. Поменьше, конечно, чем в Донбассе, да и качество угля не то, но шахты были. И люди там работали – такие же шахтеры, как и здесь.

В последнее время он часто ловил себя на мысли, что сравнивает две Украины – Восточную и Западную, сравнивает людей, проживающих на этих территориях, их жизнь, уклад, традиции. Для чего ему это – непонятно. Может, для того, чтобы понять, как так произошло, что граждане одной державы воюют друг против друга? А, может, для того, чтобы оправдать эту войну? Или для того, чтобы назначить виновного? Тогда, кто прав, а кто виноват? Казалось, мысли роились в голове, как пчёлы в улье, отчего поселившаяся там тупая зудящая боль становилась практически невыносимой.

Он закрыл глаза, но ни боль, ни вопросы, мучившие его, не исчезали. «Кто прав? Кто виноват? – пульсировала кровь в висках. – А что, если люди, живущие по разные стороны Киева, даже не подозревают, что происходит там, в противоположной части Украины? Ведь не знал же он, пока сам не попал на Донбасс…»

Дверь открылась снова, и, прервав его размышления, в палату вошел доктор. Кивнув Богдану, он поправил простыню, накрывающую только что прибывшего, измерил пульс, потом наклонился над спящим мужчиной. Низко-низко наклонился, так низко, что казалось, будто он его нюхает.

– Дыхание ровное. Спит, – произнес он, обращаясь к подошедшей женщине.

Она тоже наклонилась к больному, коснулась губами его лба.

– Спит. Как он, доктор?

– Все в руках божьих. Сделали все возможное. Будем надеяться…

Богдан не верил своим глазам, он даже привстал от неожиданности – напротив него стояла Татьяна Ильинична. Она тоже заметила недавнего гостя:

– Богдан, сынок, а с тобою что? Что с глазами? Ты куда пропал? Савва приехал расстроенный, говорил, только людей нашел, вызвавшихся Богдану помочь, глянь, а его в машине нет. Что случилось, дорогой? Рассказывай.

– Татьяна Ильинична, я – мобилизованный…

– Да знаю я, знаю! У нас территория небольшая… – замахала руками женщина, будто повторяя слова Михаила. – Ты мне другое скажи, что с глазами твоими? Как ты себя чувствуешь? Сам понимаешь, Володя проснется – не до тебя будет.

После этих слов все остальное, приготовленное Богданом в качестве оправдания, потерялось, оказалось лишенным смысла. Как же так – он ночами не спал, подбирая слова, отвечая на свои же вопросы, и вдруг – ничего этого не надо? Стало обидно, что все просто, что не надо юлить, не надо оправдываться, не надо врать, можно просто сказать правду, и мир от этого не рухнет… Почему так случилось, почему? Почему то, к чему он был готов, перевернулось с ног на голову?

И снова в голове громоздился невообразимый хаос, снова мысли путались, мозги плавились, но понять происходящее он был не в состоянии.

То, что он был этим людям враг, ему стало давно понятно. Как там сказал Михайло: «Не мы к вам в дом пришли, и вас к себе с оружием не приглашали»? И по старой привычке, приготовившись к худшему, к неприятию и непониманию, Богдан был ошарашен, что эта женщина его понимает. Мало того, она относится к нему, как к человеку, просто, как к нормальному человеку…

«Но так нельзя! Нельзя всем поголовно верить, ведь люди разные бывают…» – думал Богдан, в который раз удивляясь доверчивости Татьяны Ильиничны. Он не мог понять, почему эта женщина так доверяет ему? А ещё не мог понять, зачем врачам его спасать? Он многого не мог понять, и от этого становилось ещё хуже. Лишь одно он знал, был в этом твердо уверен: он – враг этим людям, и пришёл к ним не с благими намерениями.

«Враг! Враг!» – стучал в голове молоточек. – Нет! Не может этого быть! Так нельзя!» Внезапно ему показалось, что последние слова он прокричал вслух. Он оглянулся на Татьяну Ильиничну, но та спокойно поправляла постель на кровати мужа.

Женщина не слышала, или он не кричал? Временами ему казалось, что он сходит с ума. Полуявь-полусон на шаткой грани с реальностью, полумрак в глазах и полуобморок в голове переплелись в вязкий живой клубок, растущий на глазах, увеличивающийся с каждой минутой, и с каждой минутой впитывающий в себя чувство вины и гнева, досады, раздражения и ещё чего-то не высказанного, тяжелым камнем лежащего на сердце и не дающего жить дальше… Этот клубок заменил ему на время жизнь.