Миметические особенности истерии способствовали появлению так называемых истерических перформансов: еженедельно доктор Шарко устраивал демонстрации больных по вторникам и пятницам. Их могли посещать не только медики, но и все желающие. Интерес к этим показам проявили и деятели искусств. Среди посетивших сеансы больницы Сальпетриер были писатели Эмиль Золя, Ги де Мопассан и знаменитая актриса и скульптор Сара Бернар2. Когда загипнотизированные больные воспроизводили свои телодвижения и мимические гримасы перед публикой, возникало как бы особое театральное действо, рождаемое в бессознательном состоянии.
Художник Андре Бруйе в полотне «Клинический урок в Сальпетриер» (1887) изобразил пациентку, копирующую истерическую позу с выставленного перед ней рисунка. Сенсационные для того времени фотоснимки запечатлевали пациентов во время эпилептических конвульсий или стимуляции истерогенных зон. Вуайеристская привлекательность наблюдения за зафиксированными приступами, уникальный и ранее скрытый от общественности набор реакций и движений пациента (таких как контрактура конечностей или повторные акты распятия), вписали изображение истерика в контекст времени, создав иконографический образ
Медики больницы Сальпетриер создали новый образ «истерической» женщины, а также сделали свои опыты доступными для общественности, поэтому неудивительно, что интерес к неврологии и, в частности, к истерии возрос и в том числе нашел отклик у некоторых представителей искусства.
Исследователь Рэй Бет Гордон пишет о том, что в 1870-х годах возник даже особый жанр танца, судорожный и неистовый3, вдохновленный так называемым «Балом сумасшедших» больницы Сальпетриер. На этом «балу» жители Парижа могли наблюдать танцы истеричек под названием «эпилептика» с основным движением «загзаг». Эти движения быстро перешли в парижские кафе-концерты. Они запечатлены, к примеру, в литографии Э. Дега «Мадемуазель Бека в кафе “Амбассадор”» (1875). Истерические телесные искажения имитировала танцовщица и певица кабаре Жанна Авриль в кабаре
До 1880-х годов во Франции истерическими контрактурами в искусстве наделяли лишь женские образы. Можно вспомнить: афиши и литографии с танцующей Жанной Авриль Анри Тулуз-Лотрека, «Массаж», «Муляж», «Душ» и «Сатанистов» Фелисьена Ройса, а также женские тела «Врат ада» Огюста Родена. Великому скульптору даже указывали на то, что «скульптуры не должны ограничиваться исключительно образами и темами из Сальпетриера»7, а карикатурист Луи Моран в журнале «Обзор сезонов» в 1900 году сравнивал работы Родена с извивающимися в причудливых позах истеричками8.
В 1882 году Шарко сделал еще один «радикальный» шаг в психиатрии и открыл в Сальпетриер отделение для мужчин, страдающих истерией. Ученый доказал, что мужчины также подвержены истерии, однако маскулинная или, как называл ее Шарко, «травматическая» истерия отличалась от женской тем, что была связана с травматическим шоком, а не с сексуальностью или эмоциональным стрессом, как у женщин. После смерти Шарко в 1893 году акцент с женской истерии был смещен на маскулинную истерию
Теоретические исследования и скульптуры Поля Рише способствовали нарастающему интересу художников к этим странным, часто неожиданным позам. Роден, например, использует классическую «истерическую дугу» и другие позы истериков для «Врат ада»: «Падающий человек» (1882) и «Коленопреклонный» (1882). Другой художник Гюстав Куртуа (1852–1923) в полотне «Святой Себастьян» (1895) вдохновляется не столько иконографией прошлых веков, сколько образом человека, страдающего психической травмой (образ мученичества святого Себастьяна интерпретировался медиками Сальпетриер как фаза «религиозного экстаза» истерии).