Понятно, что радикальное обновление концепции портрета неизбежно и неразрывно шло вместе с новыми средствами. Ясно, что они значительно более важны, чем общая схема портретов и пронизывающий взгляд художника, без них он, собственно, и не состоялся бы. В конце концов, Климт тоже обнажал модель посреди бескрайнего буйства орнаментального поля, но и прикрывал одновременно, а Кокошка все это отбросил, а у излома модели убрал всякий даже намек на кокетство и нежную томность позы, покров сдернут в прямом и переносном смысле. Показательно сравнить изображения Э. Райнхольда и X. Вальдена (WE 49, Штутгарт, Государственная галерея, июнь 1910 г.). Портрет Вальдена характерен и тем, что он завершает краткий, но очень важный этап кристаллизации самого раннего стиля Кокошки. Предшествовавшие ему отличались сухой, но чуть грязновато-спутанной фактурой, здесь все становится слегка прозрачнее. Вся вязкая живописная плоть смыта, срезана и убрана, почти что съедена. Контур отсекает фигуру от чуть расходящихся лучей фона. Написано очень сухо, очень экономно, минимально нанося краску, временами буквально рисуя кистью на холсте, который остается местами просвечивающим, собственно почти схема живописной плоти. При этом минимума хватает для жестко, цепко сделанного костяка лица. Год-полтора, не более, этой убранной, предельно минимализированной оркестровки. Казалось бы, что это сознательная установка на тотальную редукцию живописной ткани, на снятие всех слоев воссоздаваемой на холсте плоти, это собственно работающая модель, но и ее достаточно, чтобы человек ожил. А затем вдруг, уже через год, модель погружается в святящееся живописное поле. Возвращается не просто плоть, но воздушный ореол модели.