Человек из раньшего времени

– Но я чиновник правительства. И создание комитетов, и мирные переговоры с немцами – есть основные направления деятельности этого правительства, которые не оно само выдумало, а принуждено исполнять с подачи советов. Такова, если позволите, государственная политика в высшем смысле. Как же можно манкировать ею на отдельных участках? Здесь она нам выгодна и мы будем ее придерживаться, а здесь – уже невыгодна, и мы вовсю принимаем на вооружение царские порядки.

– Вы меж тем не ответили на мой вопрос, – жестко парировал генерал. – Я ведь спросил не просто так. Мне известно, что Ваша полемика с правительством, благодаря которой Гучков направил Вас сюда, состояла именно в том, что Вы рассматривали как пораженческие настроения тот факт, что руководство страны стремится прекратить войну как можно скорее хоть бы на каких условиях.

– Какое имеет значение мое личное мнение…

– Имеет, – отрезал генерал. – Огромное. Хотя бы потому, что Вы не замарали себя участием в этих советах, Вы не принимали участие в работе чрезвычайных комитетов, не бросались тупыми лозунгами, не давали несбыточных обещаний, и потому вправе говорить то, что считаете нужным, и отстаивать свою точку зрения.

– Возможно, но я уже не раз столкнулся с теми ужасными последствиями, которые несет в себе партикулярное отношение к правительственным указам. Доверие народа к кабинету министров падает. Керенский – я это понимаю – пытается рокировками и сменой должностей устранить этот недостаток. Вот и сейчас. Вы приехали сменить Алексея Алексеевича, но помяните мое слово, скоро Вы же смените его и на том посту, на который его направляют.

– Главковерх?

– Именно. Не потому Керенский его убирает его со стратегической позиции, что нуждается в его советах в Петрограде; Брусилов солдат, и солдат великий, а главная задача солдата – воевать, особенно на стратегических участках, а не просиживать штаны в кабинетах, что мастерски делают Гучков, Милюковы и тому подобные. Потому он решил сдвинуть его отсюда, что сейчас вся Россия смотрит на Юго-Западный фронт. Провал июньского наступления на этом участке чреват полным проигрышем в войне. И сколько бы народ ни кричал о необходимости перемирия, этот проигрыш не прибавит авторитета Временному правительству. Но рокировка – эта, как и любая другая – не решит всех проблем. Главная из них состоит в том, что, задекларировав одно, мы это, как у нас водится, делаем подчас другое. Я не знаю, помните ли Вы царствование двух Александров. Я помню отлично. И потому говорю, что подобные уроки история нам, революционерам, уже давала. Только усвоили мы их, как видно, плохо…

– Что ж, патетическая речь. Только Вы ошиблись слушателем – я не митингующий социал-демократ, и мне нечего ни добавить к Вашему выступлению, ни оспорить в нем. Я солдат и подчиняюсь правительству точно так же, как и Вы. Направления государственной политики очерчивает мое руководство, и Керенский в том числе. Моя же задача не держать в этот момент карандаш или мольберт, а беспрекословно выполнять те конкретные тактические указы, которые он мне выдает. Но вот, пожалуй, парировать я Вам смогу. Я стоял и с Керенским, и с Шульгиным, и с Милюковым плечом к плечу в феврале-месяце, когда мы вместе брали Петроградский гарнизон, а потом вместе созывали съезды, выслушивали их требования и вынуждены – просто вынуждены – были подчиняться им хотя бы для того, чтобы хоть как-то сдержать разбушевавшуюся толпу и установить хотя бы относительный порядок в стране…

– Минуту, – поправил Бубецкой. – Никаких гарнизонов Керенский с Милюковым не брали. Они спокойно сидели в Государственной Думе и смотрели, чем все кончится, кто прольет больше крови, кто ближе к поражению и чью сторону вовремя принять… Талейрановскую истину о том, что «вовремя предать – это не предать, а предвидеть» эти господа усвоили хорошо уже тогда…

– Может быть, может быть. Они не брали. Но поверьте – не от них зависел исход того или иного решения или действия. Вы сейчас так легко говорите здесь о том, что проводимая ими политика безжизненна и непоследовательна. Да и она не может быть последовательна, потому что решения, которые, как принято думать, принимали они, в действительности исходили совершенно от других.

– От кого же?

– От толпы. Вы что же, всерьез думаете, что я, генерал царской армии, герой войны, легенда войсковых частей, по собственной инициативе или под давлением какого-нибудь чиновничка из правительства арестовал царскую семью? Известно ли Вам о том, сколько времени я затратил потом, чтобы привести в порядок свои нервы? Сколько ночей я не спал после всего этого? А, меж тем выхода у меня не было. И не потому, что Керенский или Милюков дали мне такой приказ, а потому что на волю выпустили джинна, который принял облик разбушевавшейся толпы и грозил разрушением и уничтожением всему живому в стране, занимающей чуть не половину земного шара.

– Кто же выпустил его?