Человек из раньшего времени

– Это слишком долгий разговор, и ответа у меня нет. Это вы, политики, лоббисты, революционеры, образованные люди, должны искать ответ на этот вопрос. Я о другом. Сейчас вы проповедуете истину о том, что революция, дескать, рушится как карточный домик, что ничего хорошего в ней нет. А я это понял уже тогда, в феврале. Понял, глядя в глаза обезумевшей толпе людей, которым Вы и такие, как Вы заронили в голову зерно сомнения. Вы последние полвека только и делали, что внушали крестьянину с сохой, что он может и должен управлять государством. А зачем? Для чего нужно это равноправие? Ни крестьянин, управляющий государством, ни вставший вместо него к плугу помещик или дворянин, не обеспечат на этом новом для себя месте той производительности, которую обеспечил бы, занимая место свое. Но это уже экономическое последствие. А социальное – и самое страшное – состоит в том, что в этот обман очень скоро начинает верить сам крестьянин. Величайшая химера равенства и равноправия захватывает умы десятков миллионов людей и делает их своими рабами почище, чем помещики, закрепощавшие и закабалявшие крестьян.

– Это, по-Вашему, химера?

– Она самая.

– А какова же истина?

– А истина такова, что никакого равноправия и равенства ни в одном обществе не существует в принципе. Их нет как категорий. Их не было во времена Христа, в Киевской Руси, в пореформенную эпоху, да ни в одной стране мира в конце концов их не было! Они выдуманы для того, чтобы руками одних захватывали власть другие! И тогда равенство снова распадается по принципу «все равны, но некоторые равнее». И снова появляются правящие классы, и уже другие революционеры подбивают народ на другую революцию.

– Это преемственность поколений, историческая закономерность.

– Ерунда! – вскипел Корнилов. – Нормальные общества растут и развиваются эволюционным путем. И у нас так было триста лет. Триста лет обходились малой кровью. По Тургеневу – один человек умирал во имя великого народа, ну двое, ну десять. Но великий народ оставался цел и невредим. Сейчас все поставлено с ног на голову… Да, о чем это я. Опасность этого явления состоит в том, что народ, поверивший в идеи равенства, равноправия и справедливости очень скоро вообще перестает быть контролируемым. Когда революция становится его исторической традицией, закономерностью, как Вы изволили выразиться, он из обычного – простите – стада превращается в стадо бешеное. Уже не существует ни одной силы, способной его унять. И тогда приходится – еще раз простите – его просто вырезать, потому что он утрачивает черты человеческого социума, превращаясь непонятно во что. Первый опыт 1825, 1905 годов мы подавили. Сейчас – будь проклята эта война – упустили момент. Следствие – разбушевавшаяся толпа вспомнила свою традицию, будь она неладна. И уж коль скоро подавить не вышло, нужно было унять методом частичных уступок. Ложь. Ложь во спасение – с тем, чтобы снять ажиотаж, разрядить обстановку, но все равно планомерно двигаться к цели.

– Какова же цель?

– Восстановление государственности.

– За счет расширения участка боевых действий?

– Отнюдь. Пока только за счет подготовки июньского наступления, если Вы обо мне говорите. А там – как Бог даст. И еще. Сокращение числа солдатских комитетов, ограничение их власти. Будут возмущаться – будем сечь и вешать. Но проблема даже не в них. На отдельных, нежизнеспособных участках, пусть себе на здоровье играются. Проблема в украинцах.

– Что Вы имеете в виду?

– Не слишком ли много Вы им тут власти дали?

– Я им никакой власти не давал. Они пытались договориться об автономии с Петроградом, но все их попытки ни к чему не привели. Съезд же происходил без моего прямого участия. Так что, господин генерал, власть они взяли. Ни я, ни Брусилов не давали им ее. А взяли они эту власть, если хотите знать, опять-таки за счет непродуманной правительственной политики. Пообещали много – не дали ничего. Как Вы изволили заметить, ложь во спасение? Вот теперь сидите тут и ждите, когда она Вас спасет. Вас и тех, кто Вас сюда прислал, – Бубецкой ощутимо начинал терять терпение.

– Э, голубчик, нет уж, – рассмеялся Корнилов. – Я Вам не Алексей Алексеич. Нам теперь полномочия хорошие даны, можно и повесить особо рьяных, если будет такая необходимость. И поверьте, я с ними церемониться не стану.

– Повесить? Украинцев? Помилуйте, вы политически слепы. Они здесь у себя дома, и выразить неповиновение им раз плюнуть. А если еще и перейти на сторону врага – то уж тогда точно царские методы Вам не помогут.