Человек из раньшего времени

После него была еще пара выступающих, но по сути после его слов съезд можно было считать закрытым. Бубецкой вдруг подумал, что хорошо, что есть такая уравновешивающая национализм сила, как Петлюра, его холодный разум и объективное видение действительности. Народу конечно сложно в условиях охватившего страну хаоса отказаться от иллюзий самостийности, в которые ввергают его михновские в угоду своей жажде власти, но именно присутствие Петлюры помогает здраво взглянуть на вещи. И тут же ужаснулся – ведь он по сути один. Один против всех. И что же будет, если завтра его не станет? Если не станет силы, сдерживающей бешеный порыв национализма, не оглядывающегося назад и не заглядывающего на один шаг вперед? Если замолчит голос разума и уступит место реву силы, против которой у оппонирующей стороны всегда есть другая сила, более жестокая и коварная, но о которой опьяненный националист не хочет слышать и, подставляя свой живот и животы своих товарищей под русскую бомбу, превращается сам в убийцу своего народа?..

Глава четырнадцатая. «Разные люди»

Легко быть святым, когда не хочешь быть человечным.

Карл Маркс, немецкий экономист, основоположник социализма

Проведение съезда произвело на Петроград эффект разорвавшейся бомбы. Пружина, которую, как они сами полагали, в течение длительного времени сдерживали Керенский и Гучков, наконец разогнулась и ударила по всем устоям, с трудом укрепленным Временным правительством, достаточно сильно. Однако, последующие несколько недель, как это часто бывает, показали, что опасения преждевременны. Малороссы пока только говорили о своей независимости куда больше, чем предпринимали реальных попыток ее взять. Умелая дипломатия Петлюры, выдержка Грушевского, политическая грамотность Винниченко сделали свое дело – и съезд, если и предпринял некоторые реальные шаги по украинизации армии, то дело создания армии отдельной от действующей пока было только словами. Разрешить украинцам говорить на своем языке еще не означало предоставить им свободу действий на фронте и во внутренней политике. Правда, понимали это немногие. В частности, понимали это в Петрограде. Но, не зная местных реалий, они списали случившееся на дипломатию Ивана Андреевича, и потому приказали ему остаться на фронте в качестве комиссара и впредь. Он же видел в этом только положительную сторону, поскольку справедливо полагал, что именно его участие и его авторитет способны удержать украинское воинство от решительных и непродуманных действий. Его кандидатура вполне устраивала Петлюру и отца Андрея, и потому в течение следующих двух месяцев, что Иван Андреевич с Варварой провели в ставке в Бердичеве, атмосфера здесь царила достаточно спокойная. И даже подготовка июньского наступления, с которым так ожесточенно боролись как солдатские комитеты, так и «политические придурки» Михновского, готовилось достаточно планомерно и без особых эксцессов.

В продолжение этих двух месяцев оставлен был при нем и Папахин. Он не безуспешно занимался организацией солдатских комитетов в русскоязычных частях фронта, и потому по большей части колесил по разным отдаленным его уголкам, не мозоля глаза Бубецкому и толпившимся вокруг него украинцам. Последние достаточно четко объяснили Анисиму свое нежелание организовывать комитеты, и все его телеграммы вновь назначенному военному министру Керенскому никакого действия не имели – Александр Федорович понимал, что преданная и боеспособная армия так или иначе ему нужна, а также, что комитеты есть не что иное, как разложение этой армии. И, коль скоро совсем их запретить нельзя, то и навязывать тоже нет никакой возможности – во всяком случае, это говорилось в приказе об их образовании. Недолго погоревав, Анисим отправился искать своих собратьев подальше от ставки главковерха.

Меж тем, долго так продолжаться не могло – слишком уж беспокойное было время для столь мирного и размеренного течения событий. Не было ни одной политической фигуры, которая смогла бы своим единоличным влиянием удержать обстановку в стране на нормальном уровне. Не были исключением ни Бубецкой, ни Керенский, ни Гучков, ни Львовы. И если здесь, вдалеке от столицы, обстановка была более или менее спокойной, то в Петрограде бушевали страсти.

Подверженный эмоциям и встряскам куда больше своего предшественника Гучкова Керенский не мог долго находиться в состоянии покоя. Безропотность Брусилова по отношению к украинцам время от времени пугала и настораживала его и его военных советников. Вокруг него то и дело находились люди, которые провокационными речами заставляли его выходить из равновесия и с нервическим страхом оценивать положение вещей на единственно боеспособном Юго-Западном фронте. Спокойный старичок Брусилов докладывал о нормальной обстановке – и это-то и казалось Керенскому самым ненормальным.