Человек из раньшего времени

Чутье не подвело ее – осторожно приблизившись к неподвижному бугру, рассмотрела она тело. Вернее, нижнюю его часть – ноги. Верхняя же была накрыта зипуном. Осторожно подергала Марфа за ногу – не отозвался человек. Тогда приоткрыла зипун… То, что увидела она там, посильнее любой простуды сковало ее члены с головы до ног и заставило просидеть на ледяной земле еще добрых полчаса – человек, о которого она споткнулась, лежал тут без головы.

Мысли спутались в ее голове и первое, что пришло в голову, было какое-то глупое «А чего это он без головы тут делает?» Собраться с духом смогла она только совсем замерзнув, когда сидеть на сырой земле не осталось больше сил. Только тогда и решила не продолжать путь к бабушке, а возвращаться домой. Потому она решила это сделать, что становой пристав сегодня стоял у них в Мултане, и нужно было срочно сообщить ему о находке.

Разбудив станционного смотрителя, она едва внятно попросила его позвать спящего пристава – шок и холод сковали ее маленькие губы.

– Ну чего приперлась в такую рань? – откашливаясь и недовольно ворча, спрашивал пристав.

– Дяинька, дяинька, там… Без головы лежит…

– Ну что ты мелешь, говори как есть, кто там без головы?!

– Человек.

– Где это?

– На дороге в Чулью.

– Ты лесом что ли шла?

– Да.

– А чего не в обход?

– Далеко да холодно.

– Тьфу ты, мать твою…

– Идемте, а.

– Ну и чего я туда пойду?

– Несть его надо.

– Куды?

– Не знаю, – опешила Марфа. Она думала, что становому приставу лучше должен быть известен порядок действий в таких ситуациях, но его нерадивость никак не позволяла его голове включиться на полную мощность. Наконец он все же начал понимать, что случилось, и согласился пойти с Марфой в лес.

Она хоть и выросла в глухой деревне, а отродясь не слышала ругательств, какими покрывал весь белый свет становой пристав, завидев ее утреннего знакомца без головы. Потом, выговорившись и малость успокоившись, он велел ей бежать в деревню и поднимать мужиков. К вечеру телеграмма о случившемся была в Вятке, а к утру следующего дня – в Петрограде.

– И что же, по-Вашему, это может означать?

– Я думаю, что здесь дело нечисто. Если речь идет о ритуальном жертвоприношении вотяков, то почему раньше – в прошлом, позапрошлом годах – ничего не было слышно о похожих находках в тех же краях?

– Трудно сказать…

– Я думаю, тут не без происков. Кто-то упорно хочет скомпрометировать местную власть, и не гнушается даже таким кровавым способом это сделать. Так или иначе, при расследовании я прошу Вас применить крайнюю осторожность, и не забывать о том, что сейчас всюду и везде политика, всюду и везде революционный и политический уклон. Не спешите с выводами, а проанализируйте все, что услышите и увидите на месте.

– В общем, я для того туда и командирован…

– Хорошо, что Вы помните об этом, голубчик.

Когда Кони ушел, Иван Андреевич задумался о его словах.

«Уж не сошел ли старик с ума? Нрав местный всегда отличался крутостью, убить могли не только по ритуальным мотивам, но и по бытовым, ссора там семейная или еще что… Как видно, мне заключение все ж пошло на пользу – отрешенность от политических событий последних дней лишает взгляд призмы социальной или экономической. Уж слишком все здесь красным цветом окрашено, что и там где нету и слова о революции чудится старшему поколению ее след…»

Так или иначе, Ивану Андреевичу было крайне неприятно, что его учитель подвергся такому влиянию увиденных событий на свое миросознание. Он мысленно поругал себя за то, что допустил критику в его отношении, но дальше этой мысль его в данном направлении не зашла, ибо дверь его комнаты со стуком отворилась и на пороге появился двухметровый, рослый, ладно скроенный усач в солдатской униформе без погон и вооруженный до зубов. Лицо, не омраченное печатью интеллекта, выдавало в нем типичного служаку, но в глазах не было злобы – а значит, роду племени был простого. Это несколько успокоило Ивана Андреевича.

– Кто Вы? – спросил он гостя.

– Дак ыть известно кто, Вашбродь. Папахин, Анисим Прохорыч. Солдат. Ныне комиссар. Вам помогать прислали. Едемте?

Из доходного дома оба отправились прямиком на Финляндский вокзал, откуда уже их путь лежал в Вятку. Ехать поездом было без малого три дня, а развлечений железная дорога практически не предоставляла никаких, потому попутчики развлекали друг друга изложением собственных биографий. Куррикулюм витте Ивана Андреевича была, конечно, не в пример увлекательнее жизни Анисима, но на примере истории последнего Иван Андреевич сделал интересный вывод о том, как история России красной нитью проходит сквозь судьбу каждого человека. Конечно, к такому выводу он пришел еще в студенческие годы, изучив запрещенного Герцена и его «Былое и думы», но, согласитесь, куда увлекательнее открывать Америку самому, нежели чем предоставлять это незнакомому исследователю.