Человек из раньшего времени

По лицу Толчеева было видно, что такого поворота событий он не ожидал. Он явно опешил, заметался по стулу с криками:

– Так я ж не сам! Он же мне велел!

– Урлов! Арестовать его и в сарай впредь до разбирательства дела.

– Слушаюсь. Лукьянова допрашивать будем?

– Будем, но к нему отправимся сами, чтобы не спугнуть.

Затемно шли все трое дворами на другой конец деревни, где жил староста вотяков. Имения были большие что не могло не привлечь внимания Бубецкого.

– А богатые тут крестьяне!

– Это верно. Вотяки еще до императора Александра Освободителя на больших угодьях работали… А вот это видите именье? Самое большое? Это убитого Зернова.

– Однако… А у Толчеева есть ли угодья?

– Так ему не положено, он кузнец, не крестьянин. Да и потом он не вотяк, а анык…

Бубецкой кивнул головой и вспомнил, как вдова Зернова сказала ему то же самое. «Он анык… А Зернов был вотяк, у которых много теперь земли…»

– А чем обычно аныки промышляют?

– Да отхожим промыслом – кто в кузнице, кто прасол, кто бондарь. Они на земле-то и не работали вовсе, вот и остались теперь почти без ничего.

Бубецкой вмиг посерьезнел и заспешил. Урлов и Анисим переглянулись в недоумении.

– Куда это он?

– Вашбродь, куда спешить-то?

Но он не отвечал, а только скорее торопился попасть к Лукьянову. Вопросы, которые Иван Андреевич стал задавать старосте, немало удивили его провожатых, поскольку, на их взгляд, не имели к расследованию прямого отношения.

– Скажи, а много ли у вотяков земли?

– Уж теперь так хорошо, что вся земля, кою вотяки возделывали, в личность перешла. Слава Богу, господин пристав не возмущается…

– А чего мне возмущаться? У меня указания такого не было!

– А у аныков?

– Дык ыть совсем нету.

– А они что-нибудь говорили по этому поводу?

Лукьянов махнул рукой.

– Вечно всем недовольны. Я тут дён 10 тому с их старостой встречался, с чульинским. Так он грозился силой у нас начать отымать. Мол, говорит, если правительство нам по рукам не бьет, что мы отымаем, то и у нас стало быть можно. А я ему возразил, говорю, что мы крестьяне, сами эту землю обрабатывали, и потому только правительство нас защищает, а они кто такие? Им на кой ляд да с какой стати?

– А как зовут этого чульинского старосту?

– Знамо как. Толчеев Алексей.

Гости изменились в лице. Следующий вопрос был формальным, его можно было и не задавать:

– А Фома Толчеев..?

– Знамо, сын его.

Все трое вернулись к приставу. Бубецкой послал Папахина допрашивать арестованного и стал ждать. На этот раз все было сделано быстро – то ли от внушающего ужас вида Папахина, то ли от колющей правды глаза, а Толчеев быстро сознался в том, что именно его отец велел ему убить Зернова.

– А то, что у Зернова больше всех земли имеется и он вотяк, они, батька сказывал, завсегда жертв приносили. Вот если и сейчас начнут делать это, люди напугаются, половина побросает земли да убежит, а вторая половина перестанет за вилы браться, чтоб земли вотяков защищать. Вот и получится, что земли-то опять в передел пойдут. Ну тут уж мы своего и не упустим!

– То есть получается, что вы все это разыграли, чтобы землю получить? А что же, иначе никак?

– А как? Правительство, староста сказывал, только вотякам и велело их отдавать!

– Послушай, я комиссар правительства и ответственно заявляю, что оно вообще никому ничего не велело отдавать.

– Да как же это? А манифест? – вскинул брови Папахин.

– Манифест манифестом, но никакого особого декрета на сей счет издано не было, а значит считается господствующим порядок, который был установлен при царском режиме.

– А отчего же тогда не велели земли обратно отдавать? – поинтересовался Урлов. – Почему мне не велели противодействовать?

– А Вы сами не понимаете? Реформа полиции в разгаре, у Вас в подчинении кроме одного жандарма ни одной живой души, а из вон сколько и все с оружием в руках. Вот убьют они Вас завтра, так власти здесь и опереться не на кого будет!

– Так значит против закона такое распоряжение дал губком…

– Против закона, но во спасение Вас, Вы уж его поймите. Это правительственный недосмотр, губком тут ни причем… Ладно, ведите арестованного обратно в казарму, и всем спать. Завтра будем телеграфировать в Петроград и оформлять все, что сегодня добыли.

Сам Бубецкой не спал всю ночь. В голове его вертелась строчка из прочитанного в камере Евангелия, в которое он, конечно, не верил, но относился к нему как к историческому документу: «Кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровью пролившего ее».

«Надо бы обсудить все это со священником», – подумал он и тут же улыбнулся странности посетившей его мысли. Раньше он никогда не вступал в сношения с представителями православной церкви, считая их мракобесами, да и сейчас его мнение не изменилось. Но уж очень много жизненного услышал он сейчас в этой почему-то запомнившейся ему фразе, что захотелось поделиться ею с тем, кто услышал и понял бы его.

Глава одиннадцатая. «Побежденный ученик»

На зеркало неча пенять, коли рожа крива

Украинская пословица