– Ну депутатство все это, выборы… Вот и здесь – ты погляди. Рабочие своих депутатов выбрали и говорят Думе мол убирайся. А те не хотят. Подумали-подумали да и решили вместе всю власть делить. Тут ведь вишь война с немцами еще как снег на голову… Всю страну вымотали, жрать нечего, вот и поняли, что не может больше царь да правительство его со страной управляться…
– А кто же управляет?
– Царя-то стало быть низложили, да и великий князь отказался. А управляет правительство – депутаты Думы и рабочие выбрали вместе.
– Кто же во главе?
– Князь Львов. Но это на бумаге, а как на деле – какой-то Керский, Кервенский… Мудреная больно фамилия…
– Какова же идеология?
– Да пока вроде всем свободы дают. А там уж не знаю, куда дорожка выведет.
– И много ли дают свободы?.. А хотя… Я скажу тебе все это так условно и вообще по сути ничего не стоит. Я вот тридцать лет за эту свободу в Петропавловской отсидел…
– Уж понимаю, как ты голубчик, страдал… Уж понимаю, тюрьма не мед… Ты выпей еще…
Степан все предлагал, а Бубецкой все не отказывался. Они пили, и разговор, а вернее монолог Бубецкого лился все складнее.
– И скажи мне, чего стоит эта хваленая свобода? Кому она нужна, если ради нее молодые люли погибают, отлают свои жизни непонятно кому, сатрапу в короне, а он даже не замечает их в людском потоке? Стоит ли овчина выделки при таком раскладе?
– Так знамо батюшка, теперь дело-то точно на лад пойдет. Глядишь и войне конец, и царя боле не будет у нас. Все ж послабление народу.
– А ты его чувствуешь, это послабление? Ну что тебе от него проку?
– Как это что? Я от хозяев враз и навсегда освободился, вольный человек таперича.
– И счастлив от этого?
Степан опустил глаза.
– То-то, что не счастлив. А только знаю, что в целом для народа хорошо будет…
– Чем же хорошо?! Вот ты говоришь войне конец. А дальше что? Отстаивать идеалы родины, сражаться не за царя, а за Отечество, чтобы в один прекрасный день все немцам отдать под шумок преобразований в России? Так выходит? А как по мне, не таков русский человек!
– Так ведь и пора уж, больно народ устал… Тут война, немец, а тут и царь заедает… Ну никак нельзя так дальше!
Бубецкой задумался, насколько это позволял его быстро захмелевший мозг.
– А может, ты и прав. Может, и нужны эти преобразования… Где теперь нам с тобой разобраться, мы теперь с тобой, брат, равны – оба свободны и оба на обочине жизни!
Он рассмеялся и стал обнимать Степана. Тот, плохо понимая, чему барин радуется, но слыша его искренний смех, отвечал ему взаимностью. Они пили, потом взошли домой, там снова пили, пока наконец не уснули оба в разных комнатах, причем никто не помнил как…
Бубецкого разбудил жандарм. «Вот оно, – подумал Иван Андреевич, – свершилось. Я знал, что не может сказка так долго длиться…»
– Вставай, вставай! Что тут произошло?
– А что? – с трудом вспоминая события минувшего дня, и едва разлепляя глаза бормотал Бубецкой.
– Да то. Ты пошто лакея убил?
– Какого лакея?
– А-ну брось придуриваться. Прежнего хозяина лакей с тобой пил?
– Так есть.
– Ну вот он, – жандарм махнул рукой на покрытый простыней труп, лежавший чуть поодаль, у кровати Дмитрия Афанасьевича.
– Убит?
– Как есть. Так за что?
– Вы что, меня подозреваете?
– А кого подозревать, покуда в доме никого боле и нету?
Бубецкой уронил голову в ладони. Пусть вчера он был мертвецки пьян, но убить Степана он не мог – не таков он был по натуре, да и поводов вроде не было.
– Не может быть, – только и смог проговорить он.
– Ну ладно, пойдем в участок, там комиссару все и расскажешь.
Пока его вели, он думал только о причудливом слове «комиссар» и о том, что возможно в полиции ввели новый чин. Придя в участок, он был немало удивлен – наряду с жандармами тут сновали в большом количестве штатские лица, вооруженные до зубов, кругом царил хаос, бумаги летали, люди летали вслед за бумагами и опережая их, и плохо было понятно, полиция ли это времен царской России или народная дружина из работ Мора и Кропоткина. На одну минуту Бубецкому показалось, что он сходит с ума.
Комиссар был облаченный в черную кожаную куртку невысокий, плотный поляк с серыми мышиного цвета усами щеточкой и аккуратным пробором. Пока он заполнял какие-то формуляры с педантичным видом, Иван Андреевич успел разглядеть объявления, висевшие на стенах – через одно в них говорилось о розыске некоего Ленина.
– А кто он? – кивнув головой на плакат с изображением лысой головы с усами и эспаньолкой, начал разговор с комиссаром Бубецкой.
– Главарь большевиков, – ответил тот. – Мерзавец и негодяй, а к тому же немецкий шпион. При первом же появлении в пределах России подлежит немедленному аресту и суду… Но с ним вопрос понятен, а вот Вы кто такой?
– Вот, – Бубецкой вынул из внутреннего кармана форменной шинели справку и протянул ее комиссару.
– Бубецкой Иван Андреич… Отбывали пожизненный срок за организацию покушения на Миротворца?!
– Так точно-с.
– Помилуйте, так не состояли ли вы в «Террористической фракции Народной воли»?
– Так и есть.