Будущее ностальгии

Блокада Ленинграда опустошала город так, как едва ли можно было предвидеть, даже во времена первой осады Петрограда — в 1918 году. В течение 900 дней блокады Ленинграда с 1941 по 1943 год половина из 3 миллионов населения города умерла от бомбежек, болезней и голода. Гитлер планировал стереть город с лица земли. Нацистские инструкции указывают, что русские из Петербурга представляют наибольшую опасность, потому что они «от природы хорошие диалектики и обладают способностью убеждать в самых невероятных вещах»[375]. Центральные памятники города, русские и советские символы, стали потенциальными мишенями, особенно Медный всадник; статуя была замаскирована, укрыта мешками с песком. Согласно легенде, город должен был держаться до тех пор, пока Медный всадник остается на своем месте, его копыта, смотрящие в пропасть, так и не совершили этот последний прыжок. Человеческие потери в городе были несоизмеримы: Ленинград стал городом-кладбищем. Писатель Ольга Фрейденберг, пережившая блокаду, писала: «Люди шли и падали, стояли и валились. <…> В аптеках, в подворотнях, в подъездах, на порогах лестниц и входов лежали трупы. <…> Исчезали целые семьи, целые квартиры с коллективом семей. Исчезали дома, улицы и кварталы»[376]. Однако, согласно Фрейденберг, судьба города стала результатом двойного варварства Гитлера и Сталина. После пакта Молотова-Риббентропа город остался незащищенным, фактически брошенным[377]. Недавние исторические исследования показывают, что Сталин, возможно, излишне долго не прорывал осаду и жертвовал многими жизнями ради своих собственных стратегических планов и душещипательной пропаганды[378]. Одна известная фотография того времени, которая имела мощный резонанс в западных СМИ, а также широкое распространение в советской пропаганде, изображала композитора Дмитрия Шостаковича, автора «Ленинградской симфонии», в форме пожарного, держащего брандспойт на крыше Консерватории посреди снега во время сброса зажигательных бомб. Фотография, как оказалось, была сделана довольно далеко от осажденного Ленинграда, в Куйбышеве, где Шостакович репетировал симфонию перед премьерой. Этот факт не лишает нас музыки, но лишь подчеркивает степень контроля за каждым изображением и звуком, которые доносились из осажденного Ленинграда. Между тем предельный ужас и масштабы человеческих страданий в городе не попадали в официальную пропаганду, в которой основное внимание уделялось показательным подвигам героической выносливости и жертвам, принесенным «за Родину, за Сталина». После блокады тем не менее осажденный и брошенный на произвол судьбы город наконец заслужил поощрение Сталина и получил звание «город-герой». Город стал официальным мучеником, «городом-героем Ленинградом», награжденным орденом Ленина.

В конце 1940‑х — начале 1950‑х годов численность населения города резко изменилась. Как отмечает Блэр Рубл[379], в одних и тех же официальных границах сосуществовали два города: «Питер», глубоко личное условное имя Петербурга, и Ленинград, который был советским промышленным городом и типичным растущим центром урбанизации[380]. В то время как мифический Питер находился в скрытой оппозиции советской власти и был представлен людьми в диапазоне от пролетариев и инженеров, которые восприняли идеалы хрущевской оттепели, до интеллектуалов, ученых-гуманистов, писателей и археологов-любителей, город Ленинград олицетворял советские ценности в их крайнем проявлении, воплощая централизованную и протекционистскую модель советской оборонной промышленности и провинциального КГБ, а также репрессивную политику по отношению к культуре, выходящую за рамки средних советских норм. Несмотря на войну и новую советскую легитимацию Ленинграда, город быстро лишился милости Сталина. Жданов, ленинградский партийный руководитель в послевоенные годы и «специалист по культурным вопросам», объявил крестовый поход против выжившей ленинградско-петербургской интеллигенции, который предшествовал очередной чистке — борьбе с «космополитами» и еврейскими врачами. Только смерть Сталина помешала этому последнему раунду гонений и массового уничтожения. Нападки Жданова на Ахматову и Зощенко имели отчетливый антипетербургский характер и были напрямую нацелены на хранителей петербургского мифа: «В Ленинграде не должно быть прибежища для разных примазавшихся литературных проходимцев, которые хотят использовать Ленинград в своих целях. Для Зощенко, Ахматовой и им подобных Ленинград советский не дорог. Они хотят видеть в нем олицетворение иных общественно-политических порядков и иной идеологии. Старый Петербург, Медный всадник как образ этого старого Петербурга — вот что маячит перед их глазами. А мы любим Ленинград советский, Ленинград как передовой центр советской культуры»[381]. Последняя волна большого террора с 1949 по 1953 год особенно сильно ударила по городу.