Читаем Будущее ностальгии полностью

Ленинградский Петербург был городом в городе, своего рода «временной автономной территорией», — с одной стороны, частью городского ландшафта, с другой — атопической зоной. Постсоветский Петербург — это не просто возвращение к дореволюционному прошлому, а скорее дань памяти ленинградским мечтателям. Новые мемориальные доски и малые формы в городе отдают дань неофициальным географическим картам «Питера», которые были общими структурами памяти целого поколения неформальной ленинградской культуры: в диапазоне от домов репрессированных писателей до неофициальных кафе — таких, как «Сайгон»[385].

От кафе «Сайгон» до рейв-пати: трансформация ленинградского андеграунда

В 1997 году на углу Невского и Владимирского проспекта появился любопытный знак, нанесенный аэрозольной краской: «Сайгон». На соседних лесах было нацарапано граффити на ломаном английском: «Saigonis foreve». Участники Первого Петербургского карнавала разместили позолоченную мемориальную табличку: «Сайгон охраняется всеми как памятник. Здесь были поэт Бродский, туалетный магазин, Митьки и трамвай "Желание"». Кафе «Сайгон», не что иное, как небольшая безымянная забегаловка, было любимым местом встреч в 1960‑х и 1970‑х годах, где толпились одновременно представители богемы, поэты, фарцовщики и информаторы КГБ — где кофе был дешевым, разговоры — обильными, полы были покрыты весенней слякотью, а столы были высокими и неудобными. «В Москве людей арестовывали за то, что они входили в Хельсинкскую группу, за реальное участие в работе Организации по правам человека, в то время как в Ленинграде людей арестовывали за стихи или за шутку, рассказанную другу в кафе "Сайгон"». Для ленинградско-петербургского представителя богемы формирование «я»[386] — это своего рода дендизм бедных или провинциальный космополитизм, который заключался в определенном способе носить поношенные джинсы, цитируя томик Мандельштама, купленный на черном рынке, и выпивая венгерский портвейн в баре кафе «Сайгон». В период существования кафе в 1970–1980‑е годы никто не думал об этом месте как о мемориальном пространстве и это название никогда не появлялось в печати. «Сайгон» был частью устной культуры и повседневной жизни, существовавшей между строк официальных текстов. Когда кафешка исчезла в начале 1990‑х годов, никто, кажется, не обратил на это внимания.

Увековечивая исчезнувшее кафе «Сайгон». Санкт-Петербург, 1997. Фотография: Светлана Бойм

В первые годы гласности и перестройки и после падения Советского Союза ритм жизни настолько ускорился, что не хватало времени обернуться назад. Жизнь стала более интересной, чем вымысел, причем настоящее было более захватывающим, чем прошлое или будущее. Недавнее прошлое было счастливо забыто. Времена Брежнева — Андропова, которые закончились всего за несколько лет до того, как началась перестройка, в то время казались другой эпохой. Во время перестройки люди занимались переосмыслением себя, а переосмысление приводило к разрыву старых связей. Появление рыночной экономики в сочетании со зрелостью и открытым участием в политике некоторых ленинградцев, прежде выключенных из этого процесса, положило конец существованию контркультуры. Никто больше не мог позволить себе этот дешевый кофе; время стало деньгами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология