Будущее ностальгии

Но трещина в московском общественном мнении не могла быть так легко заделана с помощью усиленного присутствия милиции. Московский позолоченный век, эпоха стабильности, ностальгия по большому стилю, воссоединение власти и народа, кажется, подходили к концу. В 1999 году внимание привлекли два праздника: лужковская вторая годовщина празднования 850-летия и новое мероприятие, названное «Неофициальная Москва» или «Московская альтернатива». Лужковские праздники, таким образом, приобрели нежеланный статус «официальной Москвы». Празднование «Неофициальной Москвы» было частично спонсировано другим претенциозным политиком Сергеем Кириенко, кроме того галеристом Маратом Гельманом, впрочем, его программа не была продиктована сверху; напротив, художники, общественные активисты, журналисты и интеллектуалы разных поколений были приглашены, чтобы создать свое собственное событие. Будучи разобщенным и эклектичным, состоящим из либералов и леваков, из художников на левом фланге и рыночников на правом (русская правая идеология, которая относительно соотносится с рыночным либерализмом и широкой демократической платформой в западном понимании), движение преуспело в одном отношении — в разрушении иллюзии реставрационной ностальгии и нормализации лужковского стиля.

«Дьявол существует!» Граффити на доме Михаила Булгакова. Москва, 1999. Фотография: Светлана Бойм

События альтернативного московского праздника имели импровизационный дух городского джазового концерта; это была не выставка достижений, но проекты, перспективы и мечты. Мероприятия включали открытие виртуального музея современного искусства в Нескучном саду; музыкальный фестиваль «Jazz-off»; гуманитарные политические перформансы, в ходе которых «Паспорта прав человека» раздавались тем, кто живет без прописки в Москве; фильм-ретроспективу «Неизвестная Москва», который воспроизводил город длинных планов, масок и скрытых страстей; проект Музея Советского Союза; праздник московских аутсайдеров на веб-сайте «Что мы не любим в Маскве» (Москва с «а», чтобы сымитировать местный акцент и пародировать претензии местных жителей); чтение поэзии Пушкина за-за-заиками[318] (еще одно недопредставленное меньшинство), литературные фестивали в квартире дьявола Воланда из булгаковского романа «Мастер и Маргарита» и в студенческом общежитии Литературного института; конференцию поклонников писателя Виктора Пелевина с появлением самого автора инкогнито. Неофициальная Москва исследовала города, таящиеся внутри столицы, от памятных знаков, рассказывающих о дохристианских поселениях на территории столичного города, до цветочной клумбы на участке памятника Дзержинскому; для этого использовались интернетовские технологии, но, в общем, не слишком совершенно. Хотя специальный автобус кружил между площадками, участники поддавались искушению присоединиться к движению по забытым пешеходным тропам. Фестиваль децентрализовал московскую географию, делая город полицентрическим. В легком воздухе московского бабьего лета я исследовала невидимый город, Москву в миниатюре, расположенную ниже линии видимости; это был город эксцентричных снов, но не мегаломанских сказок.

На пьедестале памятника Маяковскому юные влюбленные с татуировками цветов на обнаженных плечах потягивали «Святой источник» и «Балтику», российские торговые марки минеральной воды и пива. Рядом находились палатки, представляющие различные партии и политические движения, включая «Демократическую Россию», правозащитные организации, студенческое радикальное движение за отмену обязательного призыва на военную службу и местный жилой комитет, протестовавший против городской разрухи. Специальная видеостанция приглашала москвичей и гостей города обратиться непосредственно к мэру Лужкову и получить свои пять минут славы. Попеременно прерывая выступающих, музыкальный ансамбль начинал свои знакомые джазовые и рок-вариации, и толпа переходила от аплодисментов к движениям под ритмы музыки с тем же неистовым рвением и энтузиазмом. Мероприятие не представляло какое-то определенное связанное с ним политическое крыло. Так же как и праздник Лужкова, оно было про деидеологизацию; только в этот раз повестка повседневной жизни была перехвачена из рук центральной власти. Если что и было представлено, то это была мечта о городской демократии и о способе проживания в городе как в доме, а не в крепости.