Будущее ностальгии

Когда идешь к Манежной площади, которая раньше использовалась как площадка для военных парадов и демонстраций, состоящих из людей и танков, — то внезапно замечаешь, что прогуливаешься вдоль мраморных набережных, по арочным мостикам над голубыми ручьями, будто на каком-то из далеких черноморских курортов, знакомых только по смутным воспоминаниям из детства (до того, как эти места стали полями сражений гражданских войн на постсоветском пространстве). Здесь можно насладиться светящимися фонтанами, так же как и псевдодиснеевскими образами русских мишек, Ивана-дурака, Принцессы-лягушки и старче с золотой рыбкой. Здесь, так, словно сказки вдруг стали реальностью, внимательный зритель может углядеть некоторое количество поджарых золотых рыбок, снующих под мостиками.

Москвичи приходят сюда для романтических прогулок, даже если они и не помышляют о приобретении чего-либо в дорогих подземных иностранных бутиках, или просто чтобы насладиться морским бризом на элегантной набережной. С поправкой на то, что моря в Москве нет, разве что в воображении городских правителей. Сталин пытался компенсировать это, называя Москву «портом пяти морей» и вкладывая большие ресурсы в «петербургизацию» советской столицы. Ходят слухи, что вездесущий скульптор Церетели использовал свой ранний проект, предназначенный для черноморского курорта, проектируя набережные «Манежа» (по аналогии с тем, как говорят, что он использовал проект непринятой статуи Колумба в качестве шаблона для создания своего гигантского Петра Великого). Здесь есть также и политическая подоплека. Лужков известен своей большой поддержкой идеи возвращения Черноморского флота и Севастополя — части Украины[308] — обратно в лоно России[309]. Так, на первый взгляд безобидная фантазия о торговом молле, поддержанная городскими властями, ассоциируется с серьезными территориальными претензиями. Торговый комплекс в центре Москвы — это не просто торговая галерея и фантасмагория потребителей-неофитов; это также ностальгический сон об утраченной империи, напоминание обо всех прочих городах, чьи грезы собраны и воплощены в Москве[310].

Так же как и в случае с собором, проект торгового молла оживляет образы московского прошлого и перекликается со сталинской программой реконструкции Москвы, которая затрагивала как культовые сооружения, так и уличные торговые центры. Комплекс «Манеж», построенный в непосредственной близости от Охотного Ряда и Китай-города, возрождает традиции старых городских торговых рядов с их стихийными магазинчиками, киосками и палатками, уничтожавшихся в 1930‑е годы. Как следует из описания в одном из московских путеводителей 1920‑х годов, эти торговцы воплощали в себе все типы теневой экономики, укорененные в глубокой древности:

«Лавочки мрачны даже днем, — что в них лежит, разглядеть нельзя. С виду, по наружно выставленному товару, каждая из этих лавочек как бы имеет свою специальную, небогатую торговлю. В одной продавали дешевые меха, в другой — старую, чиненую обувь, в третьей — шерсть и бумагу, в четвертой — лоскут, в пятой — железный и медный лом… Но все это только приличная обстановка для непосвященных, декорация, за которой скрывается самая суть дела. В этих лавчонках принималось все, что туда ни привозилось и ни приносилось, — от серебряной ложки до самовара и от фарфоровой чашки до надгробного памятника… Как-то полиции удалось разыскать здесь даже медную десятипудовую пушку, украденную из Кремля»[311].

Вальтер Беньямин описывает суетливую торговую жизнь тех времен:

«Пешеходы с трудом пробираются между автомобилями и строптивыми жеребцами. Длинные вереницы саней, на которых вывозят снег <…> Глаза работают неизмеримо больше, чем уши. <…> Малейший цветной лоскуток начинает пылать на улице. На снегу лежат иллюстрированные книги; китайцы торгуют искусно сделанными бумажными веерами, а еще чаще бумажными змеями в форме экзотических глубоководных рыб. <…> Корзинщик <…> укрепил на конце своего шеста клетки из блестящей бумаги, в которых сидят такие же бумажные птички. Иногда можно увидеть и настоящего попугая, белого ара. На Мясницкой стоит женщина, торгующая бельем, на подносе или на плече у нее сидит птица. Живописный фон для таких животных следует искать в другом месте, там, где расположился фотограф. Под голыми деревьями бульваров стоят ширмы с пальмами, мраморными лестницами и южными морями»[312].

Уличная ярмарка для Беньямина превращается в фантасмагорию невоплощенной Москвы, где реальные птицы соревнуются с покрытыми глазурью бумажными призраками, и сны об экзотических местах дают дешевое удовлетворение и утопические ощущения бегства. Эти бесполезные, но яркие сувениры для иностранца-маргинала становятся контрапунктом и противоядием от новой советской идеологии. Беньямин находит свой кратковременный городской рай в органике московских уличных ярмарок и на экранах, демонстрирующих мраморные лестницы и южные моря. Он никогда не мог и мечтать о торговом центре «Манеж», где мраморные лестницы и морской бриз возникают в реальности.