Будущее ностальгии

В процессе строительства «Манежа» неожиданно произошли археологические открытия. К удивлению строителей, здесь был обнаружен фрагмент моста XVI века, чтобы затем остаться под землей в витрине археологического музея. Игнорируя старую речную пойму, здесь взамен вырыли новый искусственный ручей; в архитектуре торгового центра природные и археологические ценности места выражены только через знаки и подделки, так как московские новодельные реконструкции не выдерживают сравнения с оригиналами.

Покоящийся в воде купол торгового молла предлагает одновременно архитектуру московского метро и неовизантийского собора. Вместе с тем хаотическая свободная торговля ранних лет перестройки происходила в подземных переходах — где торговцы продавали абсолютно все: от порнографических журналов до йоги, прислонившись к постаментам каких-нибудь забытых партийных вождей или поэтов. Торговый центр «Манеж» — это другая версия подземки. Новая архитектура визуально отсылает к истории, но не находит применения подлинным руинам, старым зданиям и археологическим находкам. Обломки моста, которые строители «Манежа» нашли, когда строили торговый молл, были заменены воссозданной подделкой. Лужков большой поклонник исторических ремейков. Критика, поднявшаяся против проекта со стороны архитекторов, журналистов и ценителей старой Москвы, указывала на то, что, появившись в исторической «архитектурной среде», проект исказил уникальный классический ансамбль Манежной площади, сложившийся в XIX веке[313]. Другие претензии были направлены на лужковский стиль как таковой. Григорий Ревзин пишет:

«Нормальный ход развития предполагал появление в центре Москвы разных видов магазинов. Затем власть города взяла верх. Таким образом, гигантский комплекс строится самым дорогим способом; стоимость аренды доходит до 5000 долларов за метр, и цена товара растет соответственно. Это не нормальный ход жизни, а его симуляция, не коммерция, но ее символ и символ процветания. Рыночная инфраструктура, созданная центральными властями, не является нормой, а иллюзией нормы, так же, как государственный капитализм Москвы иллюзия свободного рынка»[314].

Ревзин отсчитывает историю московского строительного бума от начала 1990‑х, когда частная архитектурная фирма с симптоматическим названием «Перестройка» построила первые офисы в Москве, которые оказались невероятно прибыльными. Управление мэрии взяло верх над частными инициативами, избавилось от такого рода «перестройки» и продолжило тайно реализовывать свой собственный проект. Редактор архитектурного журнала «Проект Россия» Барт Голдхоорн комментирует:

«Администрация Москвы регулирует архитектуру, создает бесчисленные комитеты, комиссии, советы, отделы и т. д. Все это происходит в соответствии с неписаными, непринятыми и неизвестными законами и правилами. Здание должно быть в московском стиле или оно не будет построено. Все это, увы, печально напоминает советские времена, когда через критику и самокритику каждый должен был понять, как лучше угодить властям»[315].

Стиль новой Москвы (Московский стиль) был описан как имитация эклектизма XIX века и новый характерный местный стиль. Для общественных проектов, так же как и новых ресторанов, детских площадок и интерьеров квартир, характерен местный стиль, в то время как для новых деловых центров выбирают интернациональный корпоративный стиль. Таким образом, московская самоидентификация становится западной на работе и русской дома и в общественной сфере. Этот интерес к неорусской архитектуре сформировался к концу 1960‑х годов в качестве реакции, направленной против интернационального модернистского стиля, особенно потому, что он массово воспроизводился в хрущевское время. Это было новое открытие архитектурной среды «малой Москвы» — не большой деревни, а уютных, домашних кварталов. Контекст и среда стали излюбленными словами в архитектурных спорах. Архитектурная среда понималась как дух места, genius loci города, общий контекст, благодаря которому город однажды стал уютным для жизни и статусным, перед тем как он был искажен и заново переосмыслен в годы сталинского и хрущевского периодов. Если этот поиск архитектурной среды был ностальгическим, то это была рефлексирующая ностальгия на минорной ноте, интерес к контекстуальным деталям, любовь к архитектурным фрагментам, поиск археологических слоев истории и очеловечивание имперского города.