Тем не менее никто не мог и мечтать о полном воссоздании разрушенного собора или о возведении гигантского подземного торгового молла, украшенного фигурой святого Георгия Победоносца. Сны о других временах могут обратиться в ночные кошмары, когда реализуются слишком буквально. Рефлексирующая ностальгия обитает в фантазиях о прошлом родины, но не в громадных ремейках. Пока некоторые защитники грандиозных лужковских проектов утверждали, что они воплотили наяву сон о контекстуальной исторической архитектуре, многие другие архитектурные историки и критики видели их роль в искаженном переносе теории в практическую плоскость и трансформации глубоко личной местной фантазии в авторитарное и имперское строительство. Не удивительно, что русская пословица предостерегает «Бойтесь мечтать. Мечты иногда сбываются».
Некоторые патриотические теоретики русского постмодернизма сделали заключение, что постмодернизм родился в России, а не на Западе, так как, по их общему предположению, лучшим образчиком этого направления являлась пышная сталинская архитектура, с ее эклектичными историизирующими цитатами и бесконечными симулякрами. Таким образом, новый московский стиль — это своего рода национальный постмодернизм второй волны — по версии государственного капитализма, а не по коммунистической модели. Одна вещь, которая мешает постмодернистскому пониманию Москвы, всплывает при исследовании структуры власти. Постмодернистские архитекторы и теоретики на Западе видели плюрализм культурных нарративов и децентрализацию авторитарного стиля среди ключевых черт постмодернизма. Большие стили Москвы никогда не бросают вызова центральной власти, а напротив — прославляют ее в манере подобострастного беспамятства. Их цель вовсе не в воссоздании городской культуры проживания или исторической архитектуры, а в оживлении основополагающих мифологем.
По иронии, когда был построен торговый комплекс «Манеж», соседнее здание Исторического музея начало смещаться и трещать. В 1920‑х конструктивисты и Ле Корбюзье грезили о разрушении Исторического музея, здания рубежа веков в неорусском стиле. Корбюзье посещал Москву в конце 1920‑х годов и встречался с советскими архитекторами и государственными чиновниками. Он предлагал схему застройки центральных районов города своими «крестообразными небоскребами». Схема для Москвы представляет собой аналог его схемы, предложенной для Парижа. Ни та ни другая никогда не рассматривались всерьез. В центре Москвы, на Мясницкой улице, существует административное здание, построенное на основе эскизного проекта Ле Корбюзье[316]. В сталинское время оно подверглось реконструкции и было заново декорировано внутри. Сейчас оно переживает очередной виток технических и исторических трудностей. Однажды оно, возможно, окончательно развалится, и торговый комплекс «Манеж» станет музеем московского позолоченного века. В темноте подземные галереи молла стоят в лучах нуаровского освещения и напоминают руинированные лабиринты Пиранези.
Кризис 1998 года внезапно сделал лужковский стиль историей. Стало ясно, что мегаломанскому воображению мэра пришел конец. Все, что останется от последних веселых десяти лет, — это несколько шуток и воспоминания стареющих энтузиастов перестройки и грандиозная архитектура победителей. Новые панорамы в большом стиле составят памятный ландшафт нашего времени для будущего поколения. Только в Москве пир во время чумы описывает себя как «подвижный пир», который воспроизводит себя из пепла. Кризис, какой кризис? Эти слова стали здесь привычными. Кризис тоже превратился в стиль московской жизни.
852‑я годовщина Москвы началась с террористического акта в торговом комплексе на Манежной площади. Самодельная бомба взорвалась в зале игровых автоматов, ранив тридцать человек. В то время как газеты сообщали широко распространенную версию о причастности «чеченского терроризма», на месте происшествия была также обнаружена записка, которая была направлена против инстинкта потребления новой буржуазии: «Мы не любим то, как вы живете. Недоеденный гамбургер — это революционный гамбургер»[317].
Был ли это акт политического терроризма или акция самопровозглашенного революционера, осталось неизвестным. Подобное событие всегда трагично и абсурдно. Для московских властей был дополнительный удар: взрыв поразил витрину лужковской реконструкции, крупнейший торговый центр в Европе, символ московского богатства и успеха. На следующее утро Лужков попытался избавиться от обломков на месте разрушения, повысил уровень охраны по всей столице и продолжил ежегодную программу празднования Дня города в его любимом торговом центре «Манеж», украшенном святым Георгием.