Будущее ностальгии

Перед официальным открытием храма в 1998 году я отправилась в небольшой музей, посвященный истории разрушенного собора и будущего нового собора. В поисках всех сохранившихся материалов из интерьеров оригинального собора я нашла фрагмент старой капители посреди яркой витрины, освещенной элегической подсветкой. К моему удивлению, эта вещь оказалась вовсе не осколком прошлого, а скорее краеугольным камнем капители будущего. В примечании говорилось, что эта недавно сделанная капитель будет использоваться для украшения главного входа в храм. Я испытала аналогичное темпоральное замешательство, пролистывая музейный каталог. Там я нашла старое изображение в тонах сепии, представляющее собор во всей красе, похожее на фотографию XIX века; при внимательном рассмотрении я заметила на заднем плане модернистские здания времен Хрущева и сталинские высотки. Панорама в сепии с собором на переднем плане была не образом из прошлого, а компьютерной визуализацией будущего архитектурного ансамбля. Собор был еще не достроен, но уже был окружен аурой совершенного прошлого. Прошлое воссоздается заново с помощью труда и компьютерных технологий.

На месте нового строительства нет развалин, но здесь похоронено множество археологических слоев русской и советской истории. Уничтожение исторической памяти лежит в основе каждого нового проекта. Возведение каждого нового символа обеспечивает коллективную амнезию, стирание памяти о прошлых разрушениях, которое происходило, подобно некому сверхъестественному ритуалу, каждые пятьдесят лет. Здесь предают забвению само забвение. Умберто Эко утверждал, что забвение, особенно когда оно является насильственным, имеет свои особые стратегии. Ars oblivionalis работает не путем пассивного стирания объекта из памяти, а путем создания «ложных синонимов» и активных псевдовоспоминаний (псевдосинонимия): забывание происходит «не путем отмены, а путем наложения; не путем отсутствия, а путем преумножения сущностей»[305]. Другими словами, если искусство памяти может вести нас по пути исторических руин, то ars oblivionalis очаровывает нас впечатляющими, полностью реконструированными палимпсестами спекуляций. Реплика собора в железобетоне — это своего рода псевдосинонимия, которая подменяет память и историю, полные несовершенства, разрушений, «пустых страниц» и мрачных эпизодов-чистой и успокаивающей символической конфабуляцией[306].

Легенда гласит, что, когда старый Алексеевский монастырь был разобран в 1837 году, прекратив, таким образом, свое двухсотлетнее существование, мать-настоятельница прокляла это место словами «Пусть место будет навсегда пусто». Так, новый собор был разрушен спустя сорок лет, Дворец Советов так и не материализовался, а бассейн был закрыт и застроен. Будет ли история постсоветского собора иной? Что новое поколение пожелает воссоздать в своих поисках совершенного прошлого — более аутентичный Алексеевский монастырь или Дворец Советов? Быть может, они воссоздадут бассейн «Москва» в ностальгическом стиле 1960‑х годов — только на этот раз без ледышек и ядовитого облака хлора?

Самый большой торговый молл в Европе

Медведи у Кремлевской стены. Скульптор Зураб Церетели. Торговый центр «Манеж». Фотография: Светлана Бойм

В середине 1990‑х годов русско-американские художники Комар и Меламид сделали социологическое исследование на тему художественных вкусов по всему миру и объявили о возможности создания «самой желанной» и «самой нежеланной» картины для каждой страны. Самой желанной картиной России оказался синий пейзаж с мишками и Иисусом Христом на переднем плане, названный «Явление Христа медведю»[307]. Комар и Меламид даже не могли предполагать, что московские архитекторы так скоро воплотят их искусство в жизнь. В самом большом подземном торговом комплексе в Европе — одном из грандиозных проектов мэра Лужкова — посетителя встречают святой Георгий и русский медведь, окруженные голубыми ручейками искусственного канала с золотыми главами храма Христа Спасителя на фоне. Торговый молл увенчан погруженным в воду куполом, декорированным вездесущим образом святого Георгия, убивающего змия на вершине земного шара с Москвой в самом его сердце. Это не в буквальном смысле «выбор народа», но выбор мэра, хотя народу это, несомненно, нравится. Если храм Христа Спасителя — это символ новой космологии, то торговый комплекс «Манеж» воплощает дух естественного потребления.