Будущее ностальгии

Сторонники увидели в гигантском проекте воссоздания возвращение героической русской мощи, мечты о великой и могущественной стране. Однако даже некоторые рабочие, опрошенные на строительной площадке, заявили, что, возможно, слишком много государственных денег вливается в проект, который «выглядит как египетская пирамида», вместо того чтобы использовать эти средства для удовлетворения социальных потребностей и ремонта существующих церквей[295]. Отец Глеб Якунин, который из-за своих убеждений был внутренним эмигрантом в брежневские времена, был одним из главных критиков воссоздания собора. Вскоре патриарх Алексий II лишил его духовного сана и угрожал отлучением от церкви за обсуждение связей между Патриархатом и КГБ и критику воссоздания собора[296]. По мнению отца Якунина, «трагическим фарсом предстает попытка строительства посреди Москвы пародии на храм Христа Спасителя», который создают предприниматели от политики и «агенты КГБ СССР, проходившие в качестве "иерархов"»[297]. Он пишет: «Когда в центре Москвы почти не осталось жителей, когда нет средств законсервировать, не то что отреставрировать действительно древние, разрушающиеся храмы, возводить новый бетонный (впервые в России!) храм-колосс ради политических амбиций претендентов в президентской гонке просто аморально». В московском городском фольклоре середины 1990‑х годов собор назывался «первой Церковью Мерседеса» и «Собором на курьих ножках»[298]. В то время как участок был окутан тайной, обнесен строительными лесами и закрыт для публики, стало распространяться множество слухов и шуток. Некоторые утверждали, что строители изменили пропорции, чтобы новый русский собор приобрел силуэт мечети. Другие заявляли, что однажды москвичи проснутся и увидят полностью отстроенный Дворец Советов. Действительно, когда формы нового железобетонного гиганта начали проявляться, стало ясно, что он имеет черты как первоначального собора, так и утопического Дворца Советов.

Действительно, в новом соборе-мамонте заключено множество иронических моментов. В ознаменование славы российского прошлого новый собор стремится уничтожить советскую историю и восстановить преемственность между дореволюционной и постсоветской Россией. Невольно он обнаруживает четкую преемственность между советскими и постсоветскими временами с точки зрения силовых структур и авторитарных фантазий. Первоначально за проект воссоздания собора отвечал Игорь Покровский[299], невероятный хамелеон от архитектуры, который менял свой окрас в диапазоне от классика социалистического реализма, который позже воспринял советскую версию модернизма периода Хрущева и Брежнева[300], до архитектора религиозных зданий в постсоветский период. В интервью Покровский признал, что он был «атеистом», но утверждал, что считает, что только великая идея может помешать группе людей превратиться в толпу. В результате противостояния ряда различных сил строительство собора было передано «Моспроекту‑2»[301] (во главе с Михаилом Посохиным), Мастерской № 12 (во главе с А. В. Денисовым), а создание золотого креста на куполе, символа покаяния, было поручено Зурабу Церетели[302]. Несколько несогласных священников утверждали, однако, что покаяние является личным вопросом, а такое монументальное покаяние могло служить лишь оправданием для ухода от личной и коллективной ответственности[303].

К 2000 году интерьеры и фасады собора были завершены, и споры вокруг него стихли. Как и многие другие дискуссии о политике сохранения памяти, которые начинались и внезапно исчезали в ускоренном темпе постсоветских времен, этот вопрос тоже стал ушедшей в прошлое историей. Сегодня москвичи привыкли к собору; он стал частью новой панорамы Москвы вместе с гигантским памятником Петру Первому и не менее впечатляющим торговым центром «Манеж»[304]. Один мой друг-поэт сказал, что купол собора в какой-то момент показался ему золотой чернильницей, перевернутой вверх дном, только в эту чернильницу нельзя окунуть перо.