Будущее ностальгии

«Объекты в зеркале ближе, чем кажется» — такова мудрость нашей автомобильной культуры[498]. Вернее, люди хотят, чтобы они были ближе, чем кажутся. Последний проект реконструкции площади, рекламируемый в информационном бюллетене Музея истории Берлина, должен был устроить всех. В этот период политики с обеих сторон избегают риторики разрушения; вместо этого они выступают за достижение консенсуса, за толерантность и коммуникативность[499]. Социал-демократ Ханс Штимманн[500] принял версию плана Хоффманна-Акстельма, основанную на критической реконструкции центра Берлина, и опубликовал ряд регламентов в сфере строительства и сохранения исторической планировочной структуры города. Современные архитекторы немедленно раскритиковали эти документы за упрощение «гетерогенной и плюралистической реальности» современного города до бюрократической сетки и консервативного тупика.

Проект Дворцовой площади 1998 года предполагает воссоздание трех фасадов Городского дворца и сохранение общей планировки здания с внутренним двором, так, чтобы он формировал единый ансамбль с Унтер-ден-Линден и мостом Люстгартен. Четвертая стена будет остекленной современной конструкцией, которая будет воспроизводить редуцированную версию Дворца Республики без асбеста, чтобы «создать связь с Форумом Маркса Энгельса и Александерплац». Новый Городской дворец будет частично занят правительственными учреждениями, но в остальном он будет открыт для множества возможных функций: представительских, культурных и научных. Он будет иметь конференц-залы для ученых, экономистов, бизнесменов, экологов и пространства для проведения культурных мероприятий, а также кафе и другие объекты для привлечения берлинцев и гостей столицы, которые найдут там «место, которое отражает богатство мультикультурного опыта»[501]. Таким образом, будут воссозданы фундаменты Берлинского дворца, а также задействованы конструкции основания Дворца Республики, которые будут использоваться для устройства подвалов и складских помещений магазинов и кафе, а также хранилища библиотеки.

В конце концов, идеальным и политически корректным в этом контексте станет сожительство в компании с турецкими ресторанами, польскими магазинами джинсов и еврейскими пекарнями. Что произойдет тогда с этой сложной диалектикой, предложенной Хоффманном-Акстельмом, которая обнажает, а не скрывает напряженность между двумя зданиями, которая не «замалчивает разрушение» и оставляет «раны истории открытыми»?[502] Новая реконструкция может принести тепло городской жизни и порядок, по которым так ностальгируют многие берлинцы. Это событие может также положить конец рефлексирующему и влиятельному дискурсу, который позволил выявить множество потенциальных объектов урбанистической археологии и линий движения памяти, которые сопровождали переходный период. В конце концов, выходит так, что мифологический топос Берлинского городского дворца является более трогательным и сильным в условиях физического отсутствия самой постройки. Или это ностальгия по ностальгии?

Меж тем Белинский городской дворец остается символическим центром нового Берлина, не существующим физически, перемещенным и рассеянным. В какой-то момент памятник объединенного города Берлина превратился в памятник его разделения. Подобно обломкам стены, обломки Городского дворца разбросаны повсюду; они становятся трудно различимыми ориентирами для некой альтернативной экскурсии по Берлину. Недавно, прогуливаясь по Пренцлаубергу, я обнаружила фигуру странного существа — обезглавленную птицу со стилизованными прусскими крыльями, лежащую подобно детали абстрактной скульптурной композиции в одном из внутренних дворов в богемной части Восточного Берлина. Никто не помнит, как она туда попала, но этот последний кусочек Берлинского городского дворца, его эмблема, прусский орел, был спасен жителями здания не как политический символ, а как один из мемориальных артефактов.

Памятники общественному транспорту