Будущее ностальгии

Самый большой фетиш ностальгии по ГДР, известной также как остальгия, то есть восточный вариант глобального недуга, — это Ампельманн (Ampelmann), мультяшный персонаж в большой шляпе, который раньше использовался на фонарях светофоров в ГДР. В суматохе начального периода объединения все берлинские светофоры были унифицированы. Данное изменение вызвало массу неожиданных протестов, потому что это, как выяснилось, нарушало интимные ритуалы повседневного передвижения по улицам города. Пока светофорный человечек был везде, никто его не замечал; когда же он исчез, то сразу стал национальным героем, первой и последней любовью каждого. Согласно городской легенде, гэдээровский Ампельманн был спроектирован секретарем инженера, который любил шляпы и наделил анонимный знак гуманностью и элегантностью[504]. Ампельманн был человеком, абсолютно человечным персонажем, в отличие от своего функционального и лишенного головного убора «западного» брата. Однако никто не ожидал, что милый Ампельманн превратится в борца сопротивления против гомогенизации городов. В то время как ностальгирующие по ГДР протестовали против «колонизации» восточных светофоров, некоторые феминистки из Западного Берлина, как говорят, утверждали, что у гэдээровского Ампельманна был явно мужской пол из-за его шляпы, в то время как западные светофорные знаки были более андрогинными. Ампельманн внезапно превратился в обманчиво очаровательного мертвого белого человека (точнее, зеленого или красного человека) или, что еще хуже, — в обыкновенного восточного немца, которого забрали в местную штаб-квартиру Штази[505] по дороге с работы. У Ампельманна изначально не было неотъемлемого политического или культурного символизма, и поэтому он стал идеальным экраном для проекции ностальгических и критических прогнозов. Ампельманн привносил в воспоминания о повседневной жизни в ГДР домашний и человечный оттенок; он также воплощал разницу между Востоком и Западом. Возвращение репрессированного Ампельманна на улицы бывшего Восточного Берлина приветствовалось словно возвращение пропавшего соседа. Еще никогда за все сорок лет своего существования Ампельманн не подвергался таким интенсивным исследованиям, как в годы переходного периода. В отреставрированном пространстве Хаккешер-Маркт[506] есть модное кафе, названное именем светофорного человечка, где персонаж появляется в виде салатово-розового печенья в мороженом. Основные клиенты кафетерия — туристы, которые хотят закусить остальгией. Ничего более трогательного еще не придумали.

Если Ампельманн делал перекрестки Восточного Берлина более удобными и узнаваемыми, одомашнивая городскую отстраненность, то станции железной дороги и метро, как правило, воспринимались как меланхолические объекты. Писатели Восточного Берлина описывали эти призрачные станции, которыми, в соответствии с их фантазиями, заканчивались железнодорожные ветки; и здание на Лейпцигер-штрассе, получившее название «Дворец слез» (так как именно здесь люди прощались со своими западными родственниками и друзьями)[507], временно использовалось в качестве пространства для дискотек. Неудивительно, что бывшие вокзалы превращаются в музеи современного искусства, такие как Гамбургский вокзал или музей Орсе в Париже. В Берлине разнообразные виды транспорта предполагают разные способы обживания городской среды, и даже те из них, которые навсегда остановились, не остались в тупике воспоминаний.

Только в Берлине вы можете ходить по улице, которая рекламирует свой собственный интернет-сайт. Тем не менее, несмотря на то что Берлин бомбардирует вас альтернативными картами и планами реальности, это не кибергород. Но это и не город, состоящий из своих собственных симулякров, как однажды Бодрийяр назвал калифорнийские города. Берлин является виртуальным в более старомодном смысле этого слова: это город возможностей. В данном случае его виртуальность тесно связана с его материальной историей. Техно-культура Берлина и кибервизионерство также приобрели связь с городскими пространствами и стали частью урбанистической истории. То же самое произошло и с интернациональным стилем — модернизмом[508].