Обстановка, в которой буквально каждый участок становится предметом споров, обеспечивает здоровый заряд рефлексирующей истории. В то время как западногерманским немцам в целом было предоставлено больше возможностей для экспериментов с воспоминаниями и объектами исторической археологии, только в конкретных ситуациях урбанистических дискуссий они начинали воспринимать культурную память бывших жителей ГДР, выходя за пределы политических упрощений. Берлин — это лаборатория, где ведется работа с памятью, где можно исследовать риторику городской реставрации: от фрагментарной реконструкции и маркированных пустых пространств (Новая синагога) до диалектического или оксюморонного сопоставления (концепция Хоффманна-Акстельма для Берлинского городского дворца), которое обнажает раны прошлого и гетерогенных коллажей, предложенных Либескиндом, которые выявляют «молнии отсутствия» и тоску человека, лишенного возможности возвращения на родину. Здесь существуют также стихийные формы увековечивания и новые городские ритуалы, которые сшивают урбанистические шрамы без архитектурного вмешательства. Тем не менее существует куда более конформистский и корпоративный способ оживления полуразрушенных объектов и создания искусственных руин или идеальных ремейков, которые более жизнеспособны с коммерческой точки зрения. В Берлине мемориалы памяти не ограничиваются историческими памятниками; действительно, музеи, сувенирные магазины, макеты и археологические раскопки сами по себе могут стать стихийными памятниками переходному периоду сегодняшнего дня.
Главная особенность Берлина эпохи переходного периода — сосуществование различных видов ностальгии и наложение восточных и западных способов сохранения памяти. В дизайне новых берлинских открыток используются ностальгические сюжеты, принадлежащие как восточным, так и западным берлинцам: здесь можно увидеть, как старый Городской дворец, так и гэдээровский Александерплац, как светофорного человечка Ампельманна, так и императора Вильгельма. В новом книжном магазине на реконструированной Фридрихштрассе есть комната в стиле ГДР, где можно купить полные собрания сочинений Маркса, Энгельса, Хонеккера и множество сувениров с Ампельманном. Как и в эпоху ГДР, эта комната предсказуемо пуста; там слоняется только пара антропологов и американских аспирантов. Порой это просто коммерческая постановочная демонстрация сцен городского примирения вокруг разрушенной стены, но в других случаях, как и в истории новой синагоги, в результате выстраивания диалога между Востоком и Западом удается выявить те самые пробелы в истории, которые нарушают ностальгическую преемственность.
Прогуливаясь по Ораниенбургер-штрассе в восточной части Центрального Берлина, я остановилась возле небольшого потрепанного книжного магазинчика и спросила, где находится еврейское кладбище. «Здесь нет еврейского кладбища», — ответил продавец в очках.
«Я ищу Гроссе-Гамбургер-штрассе», — снова спросила я.
«А, — сказал он, — но там только пустое пространство. И всего одна могила».
Действительно, старейшее еврейское кладбище в Берлине больше походит на пустой восточноберлинский двор с запахом пережаренного гамбургера и шумом строительных работ на фоне. Сюда выходят окна соседних домов, а из подвалов поднимается пар. Это обычная бытовая проблема: просто сломалась канализация. Здесь — место старейшего еврейского кладбища в Берлине, которое относится к 1672 году, когда этот земельный участок был дарован Великим курфюрстом Бранденбурга преследуемым венским евреям, эмигрировавшим в Берлин. Кладбище было осквернено нацистами, которые прорыли через него траншею и использовали надгробные плиты для ее укрепления. Расположенный рядом еврейский дом престарелых был превращен в пересыльный пункт для тех, кого отправляли в Освенцим. После войны была вновь установлена единственная надгробная плита — надгробие Моисея Мендельсона, еврейского философа эпохи Просвещения.
У входа я прохожу мимо памятника жертвам депортации. Он почти радует меня своей условностью. Объект не привлекает внимания. Затем я прогуливаюсь по пустому двору. Я делаю это каждый раз, когда еду в Берлин. Теперь это мой неофициальный ритуал.
Расположенная рядом синагога на Ораниенбургер-штрассе, Центр иудаики, художественная галерея и кафе представляют собой более оживленное пространство, которое напоминает о еврейской жизни довоенного Берлина, но не является попыткой ее реконструкции. Синагога с ее нарядным золотым куполом является одним из примеров воплощенной «критической реконструкции», которая стремится к достижению компромисса между необходимостью реконструкции и сохранением пустого пространства, напоминающего о необратимом разрушении.