Читаем Будущее ностальгии полностью

Это один из голосов восточных берлинцев, которых слышно очень редко. Эти слова не соответствуют правым представлениям о восточных немцах как о непримиримых людях, ностальгирующих по бывшей ГДР. Вместе с тем они не льют воду на мельницу критики бывшей ГДР и дифирамбов Колю. В то же время они не могут быть легко присвоены традиционными левыми. Здесь нет похвал социальным институтам бывшей ГДР или разговоров о несбывшихся марксистских мечтах. Не вписываются они и в образ восточных немцев, испорченных западным консюмеризмом. Эти интеллектуалы из Восточной Германии говорят о поиске надежды и свободы, используя немного устаревший лексикон, не являющийся ни зеленым, ни красным. Он не является также ни серым, ни коричневым. Их мечты противоречат как мечтам западных левых интеллектуалов, так и консервативному видению будущего. Подобно тому как Хоффманн-Акстельм ностальгирует по исчезающему рефлексирующему дискурсу памяти, ответственности, вине и эстетической красоте, можно было бы ностальгировать по тому самому особому дискурсу освобождения, который объединял представителей интеллигенции в бывших странах Восточного блока. Сейчас толку от этого мало. По мнению некоторых восточногерманских интеллектуалов, дискуссии вокруг Дворца Республики отвлекают от более важного вопроса — неспособности понять надежды и мечтания об освобождении, которые они питали на Востоке и которые сейчас, в изменившихся обстоятельствах, больше никому не нужны. Таким образом, их коллективные мечты об освобождении постепенно превращаются в личную тоску по былым возможностям, но далеко не все из них — материалисты и консюмеристы.

Не стоит ли нам избавиться как от Городского дворца, так и от Дворца Республики? Многие архитекторы хотели бы, чтобы мы именно так и поступили; и трансформировали саму природу этого пространства, чтобы его больше не нагружали два гнетущих «балласта» памяти. Французский архитектор Ив Лион предложил восемь вариантов преобразования площади, все они описываются с большим количеством юмора, который часто отсутствует в нынешних дискуссиях. Одно из его предложений состоит в том, чтобы избавиться от обоих объектов и превратить пространство в «тире», продолжение «Унтер-ден-Линден», открывая прекрасный вид на новое здание правительства. Площадь может стать садом, красивым зеленым пространством для всеобщего наслаждения. Можно представить это в виде веселого театра для будущих Парадов любви, заваленного золотистыми фантиками от мороженого с Виагрой.

Даниэль Либескинд, архитектор нового еврейского музея, который также принимал участие во многих конкурсах по реконструкции центра Берлина, писал, что «утраченный центр нельзя приделать, как протез к старому телу, он должен генерировать общую трансформацию города»[490]. Либескинд настаивает на том, что «идентичность Берлина не может быть реформирована на руинах истории или с помощью иллюзорной реконструкции произвольно выбранных объектов прошлого». «Новый» город, в его понимании, должен воплощаться как коллаж, мозаика, палимпсест, головоломка. Берлин XXI века будет рассечен «десятью тысячами молний абсолютного отсутствия». Берлин, который воображает Либескинд, продолжает и трансформирует свое собственное модернистское наследие космополитического города 1920‑х годов, это именно та эпоха, которая, по-видимому, исключается защитниками обоих дворцов. Теперь она должна стать «постсовременным городом, где перспективы открываются за пределами узких рамок господства, власти и мышления, наглухо привязанного к координатной сетке». Может быть, это и есть ностальгия по будущему, по постсовременной эпохе, которая опережает современную дискуссию о защите памятных мест объектов наследия? Хорошо ли это или плохо, но, похоже, что Дворцовая площадь в ближайшее время не станет постсовременным пространством. И это место уже не превратится в прекрасный сад, своего рода Берлинский Коммон[491]. Дискурс этого топоса на данный момент перегрет до предела, забвение сегодня здесь вряд ли может проходить как естественный процесс. Дворцовая площадь может представляться в образе тюрьмы памяти или зеркального дома, который отражает множество сценариев будущего города Берлина, связанных с конфликтами, происходящими в настоящем.

Экран, зеркало и компромисс
Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология