Будущее ностальгии

Это один из голосов восточных берлинцев, которых слышно очень редко. Эти слова не соответствуют правым представлениям о восточных немцах как о непримиримых людях, ностальгирующих по бывшей ГДР. Вместе с тем они не льют воду на мельницу критики бывшей ГДР и дифирамбов Колю. В то же время они не могут быть легко присвоены традиционными левыми. Здесь нет похвал социальным институтам бывшей ГДР или разговоров о несбывшихся марксистских мечтах. Не вписываются они и в образ восточных немцев, испорченных западным консюмеризмом. Эти интеллектуалы из Восточной Германии говорят о поиске надежды и свободы, используя немного устаревший лексикон, не являющийся ни зеленым, ни красным. Он не является также ни серым, ни коричневым. Их мечты противоречат как мечтам западных левых интеллектуалов, так и консервативному видению будущего. Подобно тому как Хоффманн-Акстельм ностальгирует по исчезающему рефлексирующему дискурсу памяти, ответственности, вине и эстетической красоте, можно было бы ностальгировать по тому самому особому дискурсу освобождения, который объединял представителей интеллигенции в бывших странах Восточного блока. Сейчас толку от этого мало. По мнению некоторых восточногерманских интеллектуалов, дискуссии вокруг Дворца Республики отвлекают от более важного вопроса — неспособности понять надежды и мечтания об освобождении, которые они питали на Востоке и которые сейчас, в изменившихся обстоятельствах, больше никому не нужны. Таким образом, их коллективные мечты об освобождении постепенно превращаются в личную тоску по былым возможностям, но далеко не все из них — материалисты и консюмеристы.

Не стоит ли нам избавиться как от Городского дворца, так и от Дворца Республики? Многие архитекторы хотели бы, чтобы мы именно так и поступили; и трансформировали саму природу этого пространства, чтобы его больше не нагружали два гнетущих «балласта» памяти. Французский архитектор Ив Лион предложил восемь вариантов преобразования площади, все они описываются с большим количеством юмора, который часто отсутствует в нынешних дискуссиях. Одно из его предложений состоит в том, чтобы избавиться от обоих объектов и превратить пространство в «тире», продолжение «Унтер-ден-Линден», открывая прекрасный вид на новое здание правительства. Площадь может стать садом, красивым зеленым пространством для всеобщего наслаждения. Можно представить это в виде веселого театра для будущих Парадов любви, заваленного золотистыми фантиками от мороженого с Виагрой.

Даниэль Либескинд, архитектор нового еврейского музея, который также принимал участие во многих конкурсах по реконструкции центра Берлина, писал, что «утраченный центр нельзя приделать, как протез к старому телу, он должен генерировать общую трансформацию города»[490]. Либескинд настаивает на том, что «идентичность Берлина не может быть реформирована на руинах истории или с помощью иллюзорной реконструкции произвольно выбранных объектов прошлого». «Новый» город, в его понимании, должен воплощаться как коллаж, мозаика, палимпсест, головоломка. Берлин XXI века будет рассечен «десятью тысячами молний абсолютного отсутствия». Берлин, который воображает Либескинд, продолжает и трансформирует свое собственное модернистское наследие космополитического города 1920‑х годов, это именно та эпоха, которая, по-видимому, исключается защитниками обоих дворцов. Теперь она должна стать «постсовременным городом, где перспективы открываются за пределами узких рамок господства, власти и мышления, наглухо привязанного к координатной сетке». Может быть, это и есть ностальгия по будущему, по постсовременной эпохе, которая опережает современную дискуссию о защите памятных мест объектов наследия? Хорошо ли это или плохо, но, похоже, что Дворцовая площадь в ближайшее время не станет постсовременным пространством. И это место уже не превратится в прекрасный сад, своего рода Берлинский Коммон[491]. Дискурс этого топоса на данный момент перегрет до предела, забвение сегодня здесь вряд ли может проходить как естественный процесс. Дворцовая площадь может представляться в образе тюрьмы памяти или зеркального дома, который отражает множество сценариев будущего города Берлина, связанных с конфликтами, происходящими в настоящем.

Экран, зеркало и компромисс