Возможно, причина, по которой настоящее так стремятся убрать из всех официальных презентаций города, заключается в том, что настоящее связано с неудобной напряженностью между Востоком и Западом, между различными, еще не объединенными вариантами понимания государственной и урбанистической идентичности. В 1990‑х годах Берлин был не просто новым немецким экспериментом, но лабораторией множества концепций модернизации и истории, государственной и урбанистической идентичности, находящихся в процессе пересмотра. Здесь можно получить физическое ощущение ходьбы по горячему асфальту, оставить следы и прочесть чужие следы, еще не застывшие в городских знаках и символах. Здесь слышен ритм разных эпох; но это не техно, а скорее менее гомогенный, более какофонический ритм, состоящий из множества старомодных и футуристических мелодий.
Берлин — город монументов и стихийной монументализации. В отличие от крупных монументальных памятников, связанных с историей Германии, стихийные монументы — живые материальные воплощения переходного периода, происходящего в настоящем времени, и они сами являются переходными объектами. Со временем они останутся только в рассказах и сувенирных фотографиях. Горячие споры вокруг городских достопримечательностей обнажают множество жизненно важных проблем и позволяют говорить о невысказанном. Они также являются симптомами более широких культурных мечтаний, разделяющих структур памяти, фантазий прошлого и будущего, которые еще не проработаны. Новые дискуссии о модернизации и о памяти в Берлине происходят в кибервеке, который предлагает альтернативные соблазны интерактивного забвения и любопытные примеры двойного кодирования — на стыке корпоративного истеблишмента и молодежной культуры. Таким образом, в Берлине нужно исследовать своеобразную «киберархеологию», которая вторгается в физический город. Моя экскурсия по Берлину включает посещение нескольких мест и затрагивает несколько дискуссий, которые показывают ряд исторических слоев: от Второй мировой войны до тем, связанных с отношениями между двумя Германиями. Каждый из этих сюжетов подразумевает пересечение границы между Востоком и Западом, археологию пустых пространств и территорий ностальгических споров. Два объекта предполагают реконструкцию прошлого: Дворцовая площадь (Маркс-Энгельс-Плац) с Дворцом Республики (ГДР) и разрушенным Берлинским городским дворцом; Еврейское кладбище и новая синагога с тремя противоречивыми мемориальными досками. Два других воплощают кратковременность настоящего и исследуют богемную контркультуру и молодежную культуру: Тахелес — альтернативный арт-центр, существующий с 1990 года, и Инфобокс — витрина корпоративного будущего и одна из площадок Парада любви.
В центре Берлина находится опустошенное пространство: археологические раскопки и бывшая автопарковка. Главным зданием на площади является Дворец Республики (Palast der Republik), построенный в 1976 году на месте 250-летнего Берлинского городского дворца (Schloss). Сегодня площадь представляет собой призрачный театр, где заброшенный Дворец Республики стоит перед открытыми археологическими раскопками разрушенного Городского дворца. Нет особых причин приезжать сюда; здесь нет кафе, нет магазинов и нет демонстраций, только редкие энтузиасты, ведущие дворцовые экскурсионные прогулки по несуществующим барочным развалинам, и отдельные протестующие, появляющиеся с различными лозунгами, связанными с защитой существующей руины модернизма.
«Дело не в том, что Дворец находился в Берлине, а в том, что Берлин находится во Дворце». Так звучал девиз сторонников воссоздания постройки. Разрушенный Дворец рассматривается не просто как одно из важнейших зданий Берлина, а как микромир идеального объединенного города. В настоящее время фрагменты разрушенного здания разбросаны по всему Берлину; от Кройцберга до Пренцлауэр-Берга[465] обнаруживаются его анонимные руины и мелкие каменные осколки памяти. Строительство Дворца началось в 1695 году. Изначально, как следует из названия, это был средневековый замок, который в конечном итоге превратился во Дворец в стиле барокко; по мнению его современных поклонников, Городской дворец создавал образ прекрасного европейского города, а не «уродливого» прусского Берлина. Для многих сторонников воссоздания послевоенные развалины Дворца курфюрстов — это последнее напоминание о Берлине до окончательного разделения Германии на Восток и Запад. Здесь они играли в детстве, надеясь на прекрасное будущее. Уничтожение разрушенного Городского дворца предшествовало закрытию страны и строительству стены. Таким образом, Дворец в едином теле города превратился в потерянную конечность или даже в вырезанное сердце.