Будущее ностальгии

«Это не так уж плохо, — продолжал мой сосед. — Это хорошо для автомобилей».

Оставив свой багаж у случайных знакомых, я бросилась на встречу со своими друзьями на двадцать пятый юбилейный концерт группы «Аквариум». Невский, казалось, был в тисках спонтанной революции. Троллейбусные и автобусные остановки были переполнены. Люди свисали с задних подножек троллейбусов, протискиваясь, чтобы войти. Другие — сетовали на несовершенство общественного транспорта и жизни в целом. Мне повезло поймать частника, представителя традиционной ветви местной теневой экономики, — я, должно быть, все еще сохраняла этот растерянный вид иностранца, которому по карману такая поездка. Пока я забиралась в автомобиль, стареющий хиппи, бывший сайгоновец с седыми волосами и румяной дочерью-подростком, подкрался к машине сзади.

«Вы на концерт? Не могли бы помочь и нам пройти? Я пообещал своей дочке…»

«Конечно!» — сказала я, наблюдая заметное недовольство водителя. Сайгоновец в его глазах явно не выглядел платежеспособным клиентом. Водитель такси был крепким тихоней: он не задавал лишних вопросов и ничего не комментировал. Это был новый урбанистический стиль поведения: предупредительная защита личного пространства и вызывающее невмешательство. Мой собеседник был, напротив, чрезвычайно разговорчив. Когда мы проезжали мимо Дворцовой площади в направлении моста, где уже начались работы по демонтажу рельсов, он просто не смог сдержаться. Он возмущался положением общественного транспорта: «Эти сотни, тысячи маленьких машин мчатся во все стороны. Как пчелы. Зачем нам нужны тысячи маленьких автомобилей? Они сводят нас с ума и разлучают».

Водитель был явно задет, но холодно стерпел упрек. Стареющий сайгоновец становился все более и более возбужденным, несмотря на наше уклончивое безразличие. «Мы любили эти трамваи и троллейбусы, не так ли? Мы любили их, не зная об этом, несмотря ни на что, несмотря на себя. Вспомните "Последний троллейбус"». Он начал напевать знакомую мелодию барда Булата Окуджавы: «…я в синий троллейбус сажусь на ходу, в последний, в случайный. Последний троллейбус, по улице мчи».

Дочь мужчины казалась смущенной. Водитель даже не соизволил взглянуть на него. «Нам нужны нормальные дороги. Автомобили просто не могут проехать посреди этих горбов и выбоин», — сказал водитель, кивая в мою сторону. Я подтвердила эту мысль. Я начала беспокоиться, что застревая в этой пробке воспоминаний, мы так и не доберемся до концерта.

«Мы с вами раньше не встречались? — спросил сайгоновец. — Когда-то давно?»

«Нет, не думаю», — сказала я.

Он замолчал до следующей пробки. Побитая черная «Волга» подрезала нас, и мы на некоторое время застряли на мосту.

«У меня есть идея, — сказал сайгоновец. — Нам нужна одна узкая пара рельсов, идущая посреди Невского проспекта и через мосты, объединяющая город. Полоса будет узкой и чистой, сверкающей на солнце. И тогда мы спроектируем очень тонкий трамвай. Совершенно бесшумный. Он будет работать двадцать четыре часа в сутки. В трамвае найдется место для всех нас, мы будем ездить по городу вместе, прислонившись друг к другу — очень аккуратно. Только если вы захотите, конечно, — он наклонился к водителю. — Мы при этом можем ремонтировать дороги и иметь автомобили всех видов: большие и маленькие. Понимаете, трамвай не займет много места. Это будет очень тонкий трамвай».

Поток транспорта снова пришел в движение, и какое-то время мы ехали молча. Я представляла себе очень тонкий трамвай: нечто среднее между новой моделью TGV[440] и конструктивистскими агитпоездами[441]. Он представлялся очень красивым, с тонированными окнами, отражающими петербургские облака. И фасады, конечно же, а также — несколько чижиков, то тут, то там[442].

«Посмотри на облака, — сказал мой спутник. — Разве они не прекрасны?»

«Мы живем в самом красивом городе в мире, — сказал водитель авторитетно. — Самый красивый город в мире, что бы там ни говорили в Москве».

«Конечно», — улыбнулся сайгоновец. Тут мы все вместе заговорили в счастливом ощущении петербургского братства. Мы благополучно добрались. Водитель пожелал нам всем удачи. Я оказалась на юбилейном концерте, где стареющий Борис Гребенщиков пел, что рок мертв, но он сам еще не умер[443]. Я ощущала себя незваным гостем, который вторгся на вечеринку. Ночью мне снился последний трамвай, плывущий над разобранными рельсами.

Глава 10 Берлин, виртуальная столица

Руины Храма Памяти, Берлин, 1999. Фотография: Юрий Гольдберг