В начале сентября к ним зашел один индеец и принес новости о Буше Мак-Таггарте. Комиссионер был очень болен. Он едва не умер от заражения крови, но теперь поправился. Когда в воздухе приятно запахло осенью, у Пьеро появились новые опасения. Но поначалу он не говорил Нипизе, что у него на уме. Ива уже позабыла комиссионера с Лак-Бэн – ей кружила голову славная осень в диких лесах. Нипиза ходила с Пьеро в далекие походы, помогала прокладывать новые тропы, где можно будет с первым снегом ставить силки, и в этих походах ее всегда сопровождал Ба-Ри.
Все свободное время Нипиза приучала Ба-Ри к упряжке. Начала она с веревки-
– К середине зимы я сделаю из него лучшего пса в упряжке,
Тут настала пора Пьеро сказать, что было у него на уме. Он улыбнулся.
Пьеро постарался говорить спокойно, как ни в чем не бывало.
– Я собираюсь этой зимой снова отправить тебя в школу, в Нельсон-Хаус,
Ива завязывала узел на веревке-
– Я не поеду,
Нипиза еще никогда не перечила Пьеро – по крайней мере, настолько решительно. Он опешил. Ему было трудно смотреть ей в глаза. Блефовать он никогда не умел. Нипиза увидела, какое лицо сделалось у него, и ему показалось, что она читает его мысли и даже словно стала выше ростом. Дышала она чаще, это точно, и он видел, как вздымается ее грудь. Нипиза не стала ждать, когда он опомнится и заговорит снова.
– Я никуда не поеду! – повторила она тоном, не терпящим возражений, и снова согнулась над Ба-Ри.
Пьеро только пожал плечами, глядя на нее. Пожалуй, надо радоваться. Неужели его сердце не сжалось бы от боли, если бы оказалось, что Нипиза только рада покинуть отца? Он подошел к дочери и с великой нежностью погладил ее по блестящим волосам. Нипиза улыбнулась ему снизу вверх. Ба-Ри подошел к ним и ткнулся носом в локоть Нипизы, тихонько щелкнув зубами. Впервые за несколько месяцев мир вокруг Пьеро словно залило солнцем. И в хижину он вернулся с гордо поднятой головой. Нипиза его не покинет! Он засмеялся про себя. Потер руки. Страх перед комиссионером с Лак-Бэн как рукой сняло. Пьеро обернулся на пороге и посмотрел на Нипизу и Ба-Ри.
– Клянусь всеми святыми! – прошептал он. – Ну, теперь-то, теперь-то Пьеро Дюкен точно знает, что ему делать!
Глава XVII
В конце сентября на Лак-Бэн вернулся картограф Макдональд. Вот уже десять дней на станции у Буша Мак-Таггарта гостил инспектор Грегсон, и за это время дважды Мари так и подмывало прокрасться к нему в комнату и убить его во сне. Комиссионер перестал обращать на нее внимание, что несказанно обрадовало бы ее, если бы не Грегсон. Инспектора очаровала дикая красота гибкой индианки-кри, а Мак-Таггарт только подзуживал его, нисколько не ревнуя. Мари надоела ему.
Мак-Таггарт так и сказал Грегсону. Он хотел избавиться от нее, и если Грегсон заберет ее с собой, то окажет ему, Мак-Таггарту, любезность. И комиссионер объяснил почему. Совсем скоро, как только ляжет глубокий снег, он привезет к себе на станцию дочь Пьеро Дюкена. Такова была гнусная природа их с Грегсоном братства, что Мак-Таггарт рассказал ему и о своем визите, о том, какой ему оказали прием, и об инциденте у оврага. Несмотря на все это, он заверил Грегсона, что дочка Пьеро скоро поселится на Лак-Бэн.
Тут-то и появился Макдональд. Он остался только на одну ночь и, не подозревая, что подливает масла в огонь, из которого и без того вот-вот разгорится страшный пожар, дал комиссионеру фотографию Нипизы. Это был восхитительный портрет.
– Я буду вам крайне признателен, если вы при случае передадите фотографию той девушке, – сказал картограф Мак-Таггарту. – Я ей обещал. Ее отца зовут Дюкен, Пьеро Дюкен. Вероятно, вы знаете его. А девушка…
И он с пылом описал Мак-Таггарту, как прелестна была Нипиза в тот день в красном платье, которое на фотографии вышло черным. Ему и в голову не приходило, что Мак-Таггарт вот-вот взорвется от подавленной страсти.