Бродяги Севера

Назавтра Макдональд отправился дальше, в Норвей-Хаус. Мак-Таггарт не показал Грегсону портрет. Оставил его себе, и ночью, при тусклом свете лампы, глядел на него, и решимость его все крепла. Есть только один выход. Мак-Таггарт строил свои планы уже несколько недель, и портрет будто говорил ему, что надо ехать. Свою тайну Мак-Таггарт не осмелился доверить даже Грегсону. Но другого пути не было. Когда план осуществится, Мак-Таггарт получит Нипизу. Только… придется дожидаться глубокого снега, середины зимы. Глубокий снег надежнее прячет следы трагедий.

Мак-Таггарт был только рад, когда Грегсон уехал в Норвей-Хаус вслед за картографом. Из любезности он проводил его на расстояние дня пути. А когда вернулся на станцию, оказалось, что Мари сбежала. Он и этому был только рад. Отправил нарочного с горой подарков для ее племени и велел передать: «Не бейте ее. Пусть остается у вас. Она свободна».

В суете и хлопотах наступившего охотничьего сезона Мак-Таггарт начал готовить свое жилище к прибытию Нипизы. Он представлял себе, что ей нравится с точки зрения чистоты и прочего. Выкрасил бревенчатые стены свинцовыми белилами, предназначенными для лодок, на которых он перевозил грузы для Компании. Снес несколько перегородок, построил новые, жена его главного нарочного, индианка, сшила занавески для окон, и комиссионер конфисковал маленький граммофон, который предполагалось переправить дальше, на Лак-ла-Биш. Мак-Таггарт не знал сомнений и только считал дни.

Между тем у Пьеро и Нипизы на Грей-Лун дел было невпроворот – настолько, что временами Пьеро и забывал о своем страхе перед комиссионером с Лак-Бэн, а Нипиза и вовсе позабыла о нем. Стоял «красный месяц», и всех переполняло волнение в предвкушении зимней охоты. Нипиза старательно макала сотню силков в кипящий жир, олений пополам с барсучьим, а Пьеро мастерил новые капканы, чтобы расставить на своих тропах. Если он уходил из дому больше чем на день, то всегда брал Нипизу с собой.

Но и дома было чем заняться, поскольку Пьеро, как и все его северные собратья, начинал готовиться к зиме, только когда в осеннем воздухе запахнет морозцем. Нужно было переплести снегоступы новыми бабиче, нарубить дров в преддверии зимних ветров, законопатить хижину, сделать новую сбрую, наточить ножи для выделки шкур и стачать зимние мокасины – тысяча и одна забота, вплоть до ремонта стойки для заморозки мяса позади хижины, где с начала до конца холодов будут висеть туши карибу, оленей и лосей на прокорм и людям, и собакам, ведь рыбы зимой не добудешь.

За всеми этими хлопотами Нипиза уделяла Ба-Ри меньше внимания, чем в предшествующие недели. Они уже не так много играли, больше не купались, поскольку по утрам на земле обильно лежал иней, а вода стала ледяная, больше не собирали в чаще ягоды и цветы. Теперь Ба-Ри часами лежал у ног Ивы и смотрел, как ее тонкие пальчики проворно плетут сетку из бабиче на снегоступах, а Нипиза то и дело останавливала работу, чтобы нагнуться, погладить его по голове и сказать что-нибудь, иногда – на нежном наречии кри, иногда – по-английски или по-французски, на языке отца.

Именно ее голос Ба-Ри научился понимать, движения ее губ, ее жесты, ее позы, свет и тени на ее лице при перемене настроения. Он понимал, что означает, когда она улыбается, встряхивался и зачастую прыгал вокруг нее, заразившись ее радостью, когда она смеялась, ее счастье было его счастьем, а суровое слово от нее было хуже удара. Пьеро дважды ударил его, и дважды Ба-Ри отпрянул, оскалил на него зубы и злобно зарычал, а шерсть у него вдоль спины встала дыбом. Если бы так повела себя какая-нибудь из его собак, Пьеро избил бы ее до полусмерти. Это был бы мятеж, и человек должен был бы показать, кто тут хозяин. Но Ба-Ри было можно. Прикосновение руки Ивы, одно слово с ее губ – и шерсть на хребте медленно опускалась, а рычание глохло.

Пьеро вовсе не возражал.

– Dieu. Никогда я не буду пытаться выбить это из него, – твердил он про себя. – Он варвар, дикарь и ее раб. Он убьет за нее!

Так и получилось, что из Ба-Ри не сделали ездовую собаку – Пьеро сам так решил и не стал объяснять почему. Ба-Ри оставили на свободе и никогда не привязывали, в отличие от остальных. Нипиза была этому рада, но не догадывалась, что у Пьеро на уме. А тот лишь посмеивался про себя. Нипиза никогда не узнает, зачем он держится так, чтобы Ба-Ри относился к нему с подозрением и чуть ли не с ненавистью. Это требовало от Пьеро большой хитрости и ловкости. Рассуждал он так: «Если я приучу его ненавидеть меня, он будет ненавидеть всех мужчин. Ура! Вот и прекрасно!»

Он думал о будущем – и о Нипизе.

Бодрящая прохлада днем и настоящий мороз по ночам в «красном месяце» вызвали в Ба-Ри резкую перемену. Этого следовало ожидать. Пьеро знал, что так и будет, и в первую ночь, когда Ба-Ри сел и завыл на красную луну, Пьеро предупредил Нипизу, что надо быть готовой к такому.