Бранкалеоне

Так говорили эти благороднейшие животные, отмечая в тебе величайший изъян. Я также слышал много раз разговоры других из этого дома, что надо играть с тобою шутки, чтобы сбить с тебя спесь. Так что, любезный осел, пеняй лишь на себя, если тебя так не любят. В качестве лекарства от твоей немощи я советую тебе переменить мысли, а с ними и поведение. Хотя господин держит тебя в доме как астролога, однако признает и почитает тебя ослом, каков ты и есть на деле, и интересуется тобою лишь ради невеликой службы, которую от тебя получает. Будь уверен, что хозяева держат в домах слуг или животных не для чего иного, как для пользы, от них получаемой, так что следят лишь за их занятьем, а в остальном не переменяют положения дел. Потому-то, видя изъян в требуемой службе, они кричат, ругаются, задают палок и тому подобное. И неважно, что ты такое и в каком пребываешь почтении, ибо они на это и не посмотрят. Итак, хотя в этом доме ты исправляешь должность астролога, не считай себя чем-то большим осла. Эта мысль заставит тебя переменить твое скверное обхождение, порожденное чрезмерной важностью, которую ты себе придаешь, так что ты сделаешься смиренным, скромным, дружелюбным и любезным со всеми. Тогда все тебя полюбят и охотно примут. А как ты привел в пример мои обстоятельства, вызывающие в тебе немалую досаду оттого, что ты видишь, что я не несу никакой службы в доме, однако же меня любят и много ласкают, я советую тебе дать сему примеру правильное истолкование и в хорошем свете, а не превратное, как ты делаешь. Знаешь, отчего так любит меня господин? Не оттого, что он пристрастен, как ты думаешь, но оттого, что я им восторгаюсь и ласкаюсь к нему непрестанно; пусть он и побьет меня, это не помешает мне выказать ему больше любви, чем когда-либо. Словом, я не упускаю возможности уверить хозяина, что люблю его от всего сердца. Это верный способ, какого должны держаться слуги, если хотят добиться милости от своих господ.

Как со зверьми, особливо с дикими, каковы львы и подобные, прибегают к ласке, чтобы укротить их и сделать незлобными, так следует поступать и с людьми, а наипаче с могущественными, природа коих весьма далека от того, чтобы сживаться с низким людом. Этому я научился из разных разговоров, которые слышал здесь, в доме. Слыхал я как-то речи одного человека, слывшего мудрецом: он утверждал, что есть такие господа, которые ничуть не отличаются от диких зверей и столь надменны, что, имея с ними дело, никак нельзя их задевать и перечить им в чем бы то ни было. Ибо, как звери, если взъерошить им шерсть, обнажают зубы и сильно озлобляются, так и те показывают свою господскую неукротимость. Кто хочет от них милости, должен им льстить и ласкать, как делают со зверьми, когда хотят их приручить. Все эти уроки я применяю на деле с отменным успехом, снискав сим образом милость моего господина, так что хоть я и бесполезен, однако более всех любим и обласкан в доме, и хотя допускаю промахи, меня из-за этого не гонят взашей. Одно время меня ненавидела вся челядь, завидуя моему счастью, отчего едва не всякий на меня кричал и потчевал палками. В конце концов все переменились, искренне или притворно, ибо я со всеми был ласков. И хотя дали мне прозванье льстеца, для людей позорное, мне до того дела нет, ибо я, как бы там ни было, животное, а не человек: лишь бы я был любим хозяином и жил благополучно, о прочем мне нет заботы. Хочу рассказать тебе прекрасную повесть.

Однажды я, замарав чем-то лапы, захотел, как обычно, приласкаться к вошедшему в дом хозяину и запачкал ему новый и отменно красивый плащ. И хотя он прогневался и грозил мне, однако ж не удержался потом погладить меня и выказать обычную ласку, отчего в великое изумление пришли все слуги, а один в разговоре с другими молвил: «Гляди, какое везенье этому псу: он досадил хозяину, а тот с ним нежничает; а досади я ему в чем-нибудь менее важном, он меня уж наверное выгнал бы из дому». Того ради, брат мой осел, в заключение всего этого — если хочешь, чтоб тебя любили, оставь обычное твое обхождение и бери пример с меня.

Мессер осел с великим вниманьем выслушал речи пса, весьма для него утешительные, отвечал, что весьма доволен, и бесконечно его благодарил.

Глава XXX. Осел возвращен крестьянину

Измученный осел некоторое время жевал в уме речи и доводы пса, сетуя на себя, почему он о том никогда не думал. И так как он был тоже животным, то почел за правду все сказанное псом и принял за правило, что нельзя снискать милость могущественных людей и своего господина иначе как лестью; в этом он, вообще говоря, ошибался. Ибо хотя есть такие, кто любит одних льстецов, находятся и иные, не такого дурного и несмысленного нрава, а особливо особы смиренные и благоразумные, которые имеют в предмете лишь истину и достоинства людей; ввиду того, что смирение и благоразумие не могут терпеть лести, они крайне гнушаются ею, как самым пагубным пороком, и накрепко привязаны к истине.