Бранкалеоне

Осел ему понравился, как я сказал, ибо был добрых статей и шел хорошо и покойно. И хотя ради своей репутации солдат предпочел бы иметь боевого коня, но, в своей бедности применяясь к обстоятельствам, довольствовался ослом, не имея другой возможности. Он решил, однако, исправить осла так, чтобы получить нечто получше осла и чтобы не терпела урона его испанская спесь: итак, он разубрал его с отменным изяществом яркою сбруей, к которой были привешены, в особенности к наголовнику, прелестные плетеные подвески разных цветов. На шею он привесил ему ожерелье, или нагрудник, из гремушек, как в обычае у мавров, и рассудил еще его бертонировать[140], окорнав длинные его уши, дабы не так легко узнавался в нем осел. Словом, так он его подправил, что тот, будучи сардинской скотинкой с неплохою шерстью и облика весьма красивого, с первого взгляда ослом не казался. Таким образом, не имея возможности сделать богато, как говорится, он сделал на новый покрой[141] и дорожил ослом, ездя на нем при надобности.

Глава XXXII. Как испанец был убит, а осел оказался на свободе

Хотя обрезка ушей немало удручала осла, он снес ее терпеливо, принимая в соображение, что это зло меньшее, чем погибнуть на скотобойне, что, по его мысли, приключилось с его сотоварищами. Да, действенный способ стяжать терпение в бедах — принимать в рассуждение, что у других дела обстоят много хуже. Это мученье, после того как боль утихла и уши зажили, обратилось большим удовольствием, ибо он понимал, что его считают не ослом, хотя бы с первого взгляда (впрочем, другие ослы потешались над ним, видя, как искажены в нем ослиные черты), но скорее французским бертоне. Выступая в гремучем ожерелье, он упивался радостью при виде того, как все сбегаются на него поглядеть. Так бывает с честолюбцами, которые стерпят любое зло, лишь бы верить, что благодаря этому все будут о них высокого мнения.

В скором времени испанцу понадобилось по службе отправиться в одну деревушку в горах; ехал он лесом, где было много высоких каштанов, под сенью которых на влажной земле поднималась нежная травка; осел увидел ее, в нем разыгрался аппетит, и он подал знак хозяину, клоня голову и ревя вполголоса. Тот это приметил, а так как он для своего осла был весьма щедр на вещи, ничего ему не стоившие, то спешился и пустил его пастись. Тот занялся этим без труда, ибо никакой узды у него во рту не было, только наголовник с двойными поводьями, чтобы можно было направлять его то туда, то сюда.

Пока осел наслаждался лакомой трапезой, испанец, чтобы не терять времени, позаботился запастись каштанами, на ту пору поспевшими. А пока он бродил и собирал, припала ему охота опорожнить утробу. Того ради, сбросив штаны под одним из деревьев, он принялся делать свое дело на вольном воздухе; и в тот миг, как он, отделавшись от докучного груза, наслаждался наступившей легкостью, вдруг упал каштан в колючей скорлупе и уязвил его в голые ягодицы. Заслышав это внезапное падение, а того более — пронзительные уколы, он со страху опустился ягодицами на землю, прямо в наваленные нечистоты, так что весь измарался, а оттого совсем смутился, огорчившись и не зная, как бы толком подчиститься, затем что испоганился напрочь. В этих печалях он увидел неподалеку ручеек и надумал подмыться. Он подошел и, чтоб не тратить много времени, погрузился в ручей измаранными местами; но пиявка, там плававшая, набросилась на его детородные части и пустилась сосать кровь со всем неистовством. Почуяв столь жестокие укусы, он принялся вопить, приговаривая на своем испанском наречии: «Che diable es esto?»[142] Услышали его два горца, что невдалеке собирали упавшие каштаны: приметив, что он говорит по-испански, тотчас подбежали и, видя его запутавшегося с этой пиявкой, расхохотались; а в конце концов, так как рассудок уступил стремлению сотворить зло, нежданно накинулись на него с тыла с великою жестокостью и сучковатыми своими дубинами убили его самым подлым образом, а потом ободрали.

Осел, в нескольких шагах оттуда кормившийся нежной травой, при виде сего ужасного приключения принял доброе для себя решение и пустился в бегство, а те за ним не гнались. Пройдя лесами и кущами, он наконец очутился на очаровательном и солнечном лугу; передохнув и приметив плодородность этого места, как и его удаленность от хуторов и деревень, так что некому было нарушить его покой, он рассудил за лучшее остановиться здесь, наслаждаясь сладостною свободою и обильными благами, какие, как он видел, приготовила ему удача. Рассудив, что он не будет больше носить ни сумок, ни вьюков, что у него не будет недостатка в тучном корме, он счел себя самым счастливым ослом в свете. И так он был обласкан счастливым случаем, что почитался потом меж тамошних зверей как великий государь.

А чтобы лучше уразуметь, как это приключилось, надлежит отступить немного от нашей стези и сообщить, как и когда звери в тех горах поставили себе царя.