Бои местного значения

Он, конечно, был прав. После пристрелки нашего бугра или нашего окопа батарея в любое время могла накрыть несколькими снарядами место, где мы сидели. Я объяснил Сауку, что наш окоп теперь, наверное, уже не так выделялся, так как кругом нас обложили черными свежими воронками. Обстрел не давал нам возможности как следует вести наблюдение, пристрелять намеченные ориентиры, выявлять цели. Из-за речки временами трещал пулемет, захлебывались автоматы, где-то сидели снайперы: раздавались их одиночные хлопки.

Решили обстрелять кусты на пригорке за речкой. Там наверняка могли сидеть фрицы. После небольшой корректировки мины рвались прямо в кустах. Довольный Саук что-то приговаривал. Поставили перед собой задачу: во что бы то ни стало обнаружить пулемет и уничтожить его. А до обнаружения обстреливать вероятные цели в полосе батальона. После небольшой паузы опять начался обстрел нашего бугра. Некоторые снаряды отклонялись и летели в расположение стрелковых рот. Дважды проиграли шестиствольные минометы. Мины перелетали через нас и рвались где-то в районе огневых нашей роты.

Саук сегодня уже не раз прощался с этим светом, сначала в шутку, а потом всерьез. Даже предлагал покинуть окоп, отползти в сторону и там обосновать новый НП. Его предложения были неприемлемы: узкая глубокая щель укрывала нас от обстрела, из нее хорошо просматривалась прилегающая местность. В Сауке заговорил инстинкт. Ему хотелось куда-то уйти, найти такое место, которое находилось бы в стороне от обстрела. Такого места не было, и притом даже отползти вряд ли удалось бы. Я об этом ему сказал и посоветовал заняться поиском пулемета. Послышался резкий свист снаряда над головами.

— Бывайте, скоро увидимся… — под трескучий разрыв сказал Саук и не успел даже присесть. Потянуло гарью от воронки. Заложило уши. Саук смотрел на меня широко открытыми глазами.

Не сразу услышав писк зуммера полевого аппарата, я решил проверить слух. Взял трубку.

— Не слышите, что ли? — кричал комбат.

— Слышим.

— По склону, по кустам… Понял?

— Понял.

— Действуй.

Вместе с нами усилили обстрел позиций противника и полковые батареи. Саук не отрывался от бинокля. Злился, что с самого утра ничего не выявил. Всему помехой он считал обстрел нашего окопа. Спустился на дно окопа, погрыз сухарь, запивая теплой водой из фляги.

— Война войной, а есть хочется. Сытому как-то веселее, — рассуждал Саук. — А вы не хотите? До вечера еще далеко. Обед принесут в темноте. Смотрите, где солнце.

Солнце было еще высоко, но есть мне не хотелось. Хорошо, что у Саука появился аппетит. Значит, наступил перелом. Он опять принялся искать пулемет. Кажется, мы проглядели все глаза, но ни одного живого существа на той стороне не обнаружили. По теории Саука, цели начнут появляться во второй половине дня.

— Часа в два зашевелятся. У них же начнется миттагэссен. Обед, то есть. Вот тут не проглядеть…

— Присмотрись к краю кустов, которые ближе к нам. Что-то там есть.

— Так… Один момент. Точно. Копошатся. Двое. Даже в окоп не залезают. Вот гады.

— Наблюдай.

— Лежат за пулеметом. Посмотрите. Обнаглели…

Я еще раз присмотрелся. Первая настоящая цель за весь день. На огневые позиции роты Саук передал команду. Мины ложились недалеко от цели. Наконец, все восемь минометов одновременно выпустили по одной мине. Когда дым рассеялся, никакого движения, никаких признаков поражения мы не обнаружили.

— Смотрите, смотрите, двое с носилками бегут…

Как только они приблизились к тому месту, где стоял пулемет, еще восемь мин выпустила рота. На этот раз цель была накрыта точнее.

— Не зря сидели мы тут целый день, — не отрываясь от бинокля, сказал повеселевший Саук.

Опять поблизости рвались снаряды. Опять нам приходилось падать на дно окопа и опять отыскивать живую цель. Так продолжалось до самых сумерек бесконечного летнего фронтового дня. Ничего особенного за этот день на нашем участке не произошло, К вечеру перебило провод, соединявший НП с огневыми роты. Мы сидели без связи. Появился старшина с термосом и вещмешком. Он принес обед. Мы вылезли с Сауком из окопа и лежа принялись за горячий суп. Потом пили теплый чай. Старшина что-то нам рассказывал, но мы его не слушали. Все, что он говорил, пытаясь нас растормошить, казалось надуманным, ненужным.

Когда мы пообедали и заодно поужинали, старшина сказал мне:

— Вас отзывают в штаб полка.

— Зачем? — удивился я.

— Не знаю.

На НП я оставил одного Саука, пообещав подослать командира взвода, если задержусь. По пути отыскал Новикова и попросил его иметь в виду, что в окопе остался один сержант.

— Плохи наши дела, — услышал я от него. — За день много потеряли, поэтому объединяют два батальона в один.

Я понял, зачем меня вызывают в штаб полка, где не был с момента наступления.

На огневых позициях роты меня окружили плотным кольцом расчеты, как посланца, вернувшегося издалека, с важными вестями.

— Как мы стреляли? — спросил меня молодой боец.

Ему хотелось услышать от меня похвалу.

— Хорошо. Ничего плохого сказать не могу. Молодцы.