Бои местного значения

Тесла прислонился спиной к дереву и задумчиво докуривал самокрутку. Я всегда наблюдал за ним и нередко слушал самые невероятные истории, когда-то случавшиеся с ним. То он рассказывал, как со станичниками ловил в плавнях хорунжего, уцелевшего после разгрома банды бело-зеленых, то о своем, самом голосистом в станице петухе, который набрасывался на всех, кто заходил во двор.

— Схожу-ка я за водой, сержант, — сказал он, тяжело поднимаясь с насиженного места, — Крынычку у дороги примитыв.

— Захвати еще котелок.

— Ну и наживаетесь же вы на мне, — помотал головой Тесля.

Он взял в обе руки котелки и направился на противоположную сторону поляны. Навстречу ему как раз ехало двое верховых. Увидев их, Тесля свернул с дороги и пошел прочь, чтобы не попадаться начальству на глаза. Как только верховые проехали мимо, Тесля опять вышел на дорогу, сплюнул, будучи, наверное, недовольным самим собой, и украдкой посмотрел в сторону привала. Сержант и солдаты, вытянув шеи, наблюдали за его тактическими зигзагами.

На следующий день ночью полк сменил какую-то бригаду на переднем крае, в поле, сразу за последними домами городка.

Свой НП я выбрал на крыше одного из домов. Отсюда был хороший обзор всего, что находилось впереди батальона. Огневые позиции роты были на убранном за домом огороде, среди почерневших стеблей подсолнечника и молоденьких яблонек, на которых еще держались окрашенные осенью редкие листья. Часовой медленно прохаживался у минометов и, казалось, совсем не слышал назойливого завывания пуль над его головой. В окопе бодрствовал молодой солдат-связист. На голове у него, закрывая ухо, висела на бечевке телефонная трубка. Тут же, прислонившись к стенке окопа, сидел Тесля.

Запищал зуммер полевого телефона. С НП проверяли связь.

— «Десна», слышу вас хорошо, — отвечал в трубку связист.

— Не спится ротному, — протирая глаза, сказал Тесля.

А я и часовой стояли рядом с окопом, и до меня долетали его слова. Он пошарил по карманам, достал свернутый в трубку кисет.

— Курить — вредно, — по-школьному поспешил заметить молодой связист.

Тесля повернулся и задержал на нем свой отцовский взгляд. Потом молча свернул из газетной бумаги самокрутку и затянулся.

— Не шумливый, — продолжал Тесля, наверное, обо мне. — Молодой, а поглядит, так сразу смекнешь, шо к чему, И то зазря не стане. Лейтенант Сидорин — то человек с понятием. А взводный Полулях… — помедлил Тесля, — пчеловод, Тихонравов — с замашками казака, тильки на ничь чеботы снимае!

Я торопился к комбату, чтобы доложить о готовности, и мне не пришлось услышать других характеристик, которые выдавал Тесля.

Утром со своего НП я увидел, как старшина роты и Тесля подходили к дому со стороны огорода. По приставленной лестнице старшина поднялся на чердак, а Тесля оставался внизу. Он проверял телефонный провод, протянутый им в темноте.

Сквозь зияющие дыры в крыше, развороченной взрывной волной, хмурое осеннее утро скупо освещало лицо старшины. Я сидел в старом, давно выброшенном хозяевами плетеном кресле, с биноклем на груди и слушал доклад.

— Окопались, мин подвезли, завтрак готов… Что еще? — припоминал старшина.

— Как Шаталов? — вполголоса спросил я, чтобы не разбудить похрапывавшего на соломе Саука.

— Помер, — прошептал старшина.

— Узнайте, где похоронят.

— Понято.

— Товарищ старший лейтенант, — послышался внизу хриплый голос Тесли. — Тут начфин пожаловал.

Начфин, пожилой капитан в очках, всем своим видом напоминавший старого бухгалтера из чеховских рассказов, стоял внизу, около лестницы, с небольшим чемоданчиком в руках.

— Мое почтение минометчикам, — сказал капитан, когда я спускался вниз.

— Что так рано?

Начфин посмотрел на меня, потом на свои старинные карманные часы на длинной цепочке и уселся на перекладине лестницы.

— Переводы будут?

— Будут. Полторы тысячи.

Поставив в ведомости галочку против моей фамилии, капитан протянул мне химический карандаш, предлагая расписаться. Вслед за мною расписались старшина и Тесля. Потом начфин передал бланк для заполнения.

— Заполните на жену Шаталова так, чтобы было от него, а деньги мои. Можно? — спросил я начфина, передавая бланк старшине.

Начфин подумал над неожиданной для него операцией и сказал:

— Рапорток пожалуйте.

— Рапорток так рапорток…

Финансовая служба не признавала и не делала никаких скидок на фронтовые условия, требуя оформления финансовых операций как в солидных банках, за толстые стены которых не проникают не только уличные шумы, но и солнечные лучи.

Я писал на коленях рапорт, прося разрешения перевести свои деньги жене погибшего солдата роты, Шаталова, у которого под Барнаулом осталась большая семья. С самым маленьким Шаталовым, учеником третьего класса, писавшим мне письма на газете, я начал переписываться, когда он учился во втором классе. Он писал мне, что, когда вырастет, будет председателем колхоза.