Бои местного значения

Весь день, преодолевая упорное сопротивление противника, батальоны продвигались вперед.

* * *

Где-то уже за Орлом дивизию отвели на кратковременный отдых.

После обеда бойцы роты, расположившись на выгоревшем от солнца пригорке, складывали в свои вещмешки все то, что каждый солдат на войне носит с собой: остаток хлеба, котелок, кружку, ложку, нож… Правда, ложки у некоторых из недавнего пополнения торчали наготове за голенищем или обмотками, но старшина уже заметил эти вольности и строго потребовал убрать их в вещмешки. Только он, пожалуй, знал, как трудно раздобыть на передовой ложку, если ее теряешь. А такое случалось.

Солнце еще было высоко. Никаких команд и распоряжений на вторую половину дня пока что не поступало. Хотелось растянуться и неподвижно полежать на разостланной плащ-палатке. Я так и сделал.

На жаре выстояли только высокие стебли серебристой полыни, испускавшей густой одурманивающий запах. Может быть, поэтому поблизости не было ни одной назойливой мухи, ни одного хлопочущего муравья-труженика.

Вскоре я сомкнул глаза и начал засыпать. От меня куда-то отдалялись голоса бойцов и старшины, притуплялась острота запаха полыни.

— Строй роту, — неожиданно услышал я команду капитана Ярцева.

Он стоял около меня и похлопывал тонким прутиком по голенищу, затаив улыбку на обветренном, покрасневшем от жары лице.

— Отдыхать будем потом, после войны. Кончай ночевать…

— Что случилось?

— Случилось, — утвердительно и в то же время загадочно как-то ответил Ярцев.

— Что? — допытывался я.

Капитан что-то не договаривал, поэтому я ждал от него разъяснений.

— Покрасс приехал. Успокоился?

— Почти.

— Тогда торопись с ротой к штабу полка. Будем разучивать марш дивизии, который для нас сочинил композитор Новиков. Не опаздывай, а то упустишь исторический момент.

Композитор Покрасс не раз приезжал в дивизию с ансамблем железнодорожников и давал концерты в полках под открытым небом. Шефы-москвичи были всегда желанными гостями в дивизии, их ждали, им дружно аплодировали. Фронтовые концерты надолго запоминались всеми. Они вносили в суровые фронтовые будни проблески радости и надежды на то, что существуют где-то другая жизнь, другие звуки, другие заботы…

Жара все еще не спадала, нещадно выжигая последние зеленые травинки на крутых склонах глубокой балки, в которой расположился полк. Ночью предстояло покинуть ее и занять исходные позиции для наступления. Готовился к этому весь полк, готовился каждый. Тесля накануне выстирал пару своего белья и сейчас аккуратно свертывал, чтобы положить в вещмешок.

— Приготовился? — спросил я его, когда рота уже строилась.

— Так обычай же такой у наших дидив, — разгадав мои мысли, замялся Кузьмич.

Я не мог равнодушно отнестись к его словам.

Тесля уставился в небо, прислушался к едва уловимому гулу самолетов и сказал:

— Погода лётна, а мы на спевки… марш разучать…

Я понимал его тревогу. Разбросанные по балке низкорослые кусты укрывали людей и технику от глаз вражеской авиации, но если подразделения скучатся, то немецким летчикам их будет видно. А самолеты противника в этот день уже не раз пролетали стороной, не замечая пока наш полк. И все же я не разделял тревоги Тесли — может, оттого, что этим мероприятием командование полка как бы бросало вызов всем опасениям и вселяло в каждого из нас твердую уверенность, что ничего не случится.

— Становись в строй, — сказал я ему. — Тоже мне, служба ВНОС[2]… Не считай себя умнее всех. Я все понял.

— И як це вы понялы? Я ж к тому, шо хриц може почуть, шо мы спиваем, — объяснил мне казак.

Тесля взял свой автомат и быстро встал в строй.

— Все видали, все слыхали, но еще не пели всем полком, — сказал кто-то в строю.

— Хто у нас самый голосистый? — прохрипел Тесля.

— Кто же, кроме тебя! — сразу ответил ему Тихонравов.

— А шо, як бы не мий кашель от махорки… Не чулы вы, як у нас на Кубани козакы спивают: «Распрягайте, хлопцы, кони…»

Всю дорогу, пока шли к месту расположения штаба полка, не прекращался оживленный обмен мнениями о марше дивизии и предстоящем его разучивании.

Начальник штаба полка, выступавший в роли главного администратора полевого «театра», указал нам место на пригорке, где уже рассаживались амфитеатром бойцы других подразделений.

Когда все уселись, ансамбль заиграл незнакомый марш. Покрасс дирижировал. Я вместе со всеми пел и наблюдал, кто как поет. Он очень старался помочь нам — хору и оркестру — и, наверное, слышал, что далеко не идеально звучат полковые духовые инструменты и голоса хора, но не обращал на это внимания.

Солдаты после запевалы — артиста ансамбля — дружно подхватывали слова припева:

Селами сожженными,
Через реки вброд
Шли мы батальонами
На врага вперед.
Как орел, крылатая,
Бурею прошла
Сто двадцать девятая
Имени Орла.

Пели дружно и громко. Чувствовалось, композитор был доволен. За ним стоял начальник штаба полка и «помогал» ему: он потрясал поднятыми вверх руками тогда, когда нам надо было вытянуть трудную ноту во что бы то ни стало.