Бои местного значения

Дважды мы попадали с ним под плотный огонь и нам пришлось на какое-то время залегать. Последний раз лежали рядом с носилками, на которых ело слышно стонал тяжелораненый с землистым лицом, в разорванной гимнастерке. Грудь и руки его были забинтованы окровавленными бинтами. Два санитара лежали у носилок. Казалось, что это место было давно пристреляно и теперь по нему велся беглый огонь. Падая рядом с носилками, я толком не рассмотрел раненого. Когда разрывы немного отдалились, я поднял голову и мне показалось, что на носилках лежал знакомый мне командир саперной роты. Я подтянулся поближе. Он или не он? Я узнавал его и не узнавал. Невыносимо трудно лежать на спине под обстрелом. А он лежал в таком положении совершенно беспомощный, без движений. Полуприкрытые глаза смотрели в ясное голубое небо. Еще сегодня рано утром, до артиллерийской подготовки, он со своими саперами разминировал подступы к немецким траншеям и обозначал проходы в минных полях. Я его хорошо знал. Он был инженер, безукоризненно знавший свое дело.

— Миша?..

В ответ он тихо простонал:

— Пить…

У меня не было фляги с водою. Я взял ее у своего связиста и поднес горлышко к искусанным, распухшим губам. Он с жадностью глотал. Я слышал, что этого делать нельзя, но все же не удержался. В этот момент я не понимал, почему надо отказывать человеку в нескольких глотках воды.

Михаил тяжело дышал.

— Это ты? — узнал он меня.

— Я, я… Лежи. Теперь все позади.

Я не знал, что ему еще сказать. Мне казалось, что он умирает. Следовало побыть бы с ним, но мне надо вперед, и как можно быстрее. Глядя вперед и выбирая воронку для перебежки, я продолжал оглядываться на него.

— Береги себя, прощай, — произнес он тихо, как только я прикоснулся к его руке.

— Что ты?.. Все будет хорошо. Несите быстрее, — сказал я санитарам.

Санитары подняли носилки и медленно понесли его в тыл. А мы со связистом побежали вперед, наверстывая небольшую задержку.

Командир батальона стоял во весь рост на бруствере нашей траншеи и смотрел в сторону немецких окопов, где бушевал огненный ад.

Как только мы спрыгнули в траншею, набитую пехотинцами, сзади послышался грохот танков. Они на полном ходу шли через окопы. Надо было смотреть в оба, чтобы не быть заживо погребенным под гусеницами своего танка. Кое-кого все же пришлось откапывать под обвалившимися стенками траншеи.

— Вперед, — совершенно спокойно сказал командир батальона.

Три красные ракеты взвились над стрелковыми ротами. Из окопов вылезали, как мне показалось, не спеша бойцы с винтовками, пулеметами, гранатами и шли цепью за танками к немецким окопам.

— Быстро роту на это место, — указал мне комбат под ноги, где мы с ним стояли. — И сразу пали из всех труб по немецким траншеям. А как только выбьем из первой траншеи, роту сразу туда!

— Есть!

— Тяни связь. Держись меня.

Комбата окружили артиллеристы, которые поддерживали батальон. Он указывал то одному, то другому места, куда следовало поддать огня. Потом потребовал у капитана-артиллериста выкатить его батарею на прямую наводку и расстреливать цели в упор.

— Огнем и колесами поддерживайте, — сказал он всем. — Чтобы не было паузы, когда ворвемся в первую траншею. Смотрите…

Опустела наша траншея. К ней с навьюченными минометами уже подходили первые расчеты моей роты.

Вместе со связистом, который разматывал катушку, я догнал комбата, шедшего прямо на разрывы, к немецким окопам. Впереди нас по нейтральному полю двигалась нестройная цепь батальона. Вот-вот она ворвется во вражеские окопы. Я обошел наш густо дымивший танк, только что подбитый или подорвавшийся на мине. Где-то здесь должны быть обозначены разминированные проходы, но их никто не искал.

Наконец по цепи среди грохота разрывов пронеслось протяжное «Ура!».

Цепь заколыхалась и побежала. Я бежал вместе с комбатом, не обращая внимания ни на разрывы, ни на упавших бойцов, так и не дошедших до немецких окопов, ни на крики и стоны раненых, ни на что на свете. Только вперед!

— Ура!.. За Родину! За Сталина! Ура!.. — закричал комбат уже на бруствере немецкой траншеи. — Вперед! Вперед! Вперед!..

Он бежал с пистолетом в руке, увлекая за собой бойцов, которые задержались в первой траншее, выковыривая фрицев из глубоких нор. Артиллерия поработала отлично. Все вокруг почернело, как свежевспаханное поле.

Меня догнал связной и доложил, что с ротой установлена связь.

Я связался со старшим на огневой и приказал ему повзводно сменить огневые и, как можно быстрее, перебраться в немецкие траншеи. Недалеко от меня сидел на бруствере обалдевший немец, которого бойцы выволокли из глубокой конуры и посадили для всеобщего обозрения. Теперь он был совершенно безопасен. Всем, кто проходил мимо него, улыбался, строил гримасы.

Весь день шаг за шагом батальон продвигался вперед, преодолевая сопротивление гитлеровцев. Вражеская оборона была прорвана.