Бои местного значения

Понимаешь, где-то надо было ночевать, чтобы не замерзнуть в снегу, да и идти я больше не мог. «Ладно», — ответил я капитану. Выхода, мол, нет. А он в ответ отстегнул от ремня флягу, налил в кружку водки: «Пей! Сразу полегчает». Я выпил, погрыз свой «мяч». Никакого облегчения не почувствовал. Хотелось быстрее лечь. Теперь уже никакая сила не могла заставить меня покинуть землянку. Могли уложить на носилки и вынести только в бессознательном состоянии.

Леонид рассказывал мне эту историю в своей землянке на огневых позициях минометной роты, которой он теперь командовал. Ранение и госпиталь сделали свое дело. Сам он не замечал, а я, наблюдая за ним, пришел к мысли, что он постарел. В душе на всю жизнь у него осталась отметка, а на ноге большой рубец. В его шевелюре теперь змейками вились седые волосы. Но он не ожесточился, не замкнулся, не хныкал и не жаловался на судьбу. Рассказывая о капитане, от души смеялся над своими похождениями.

— Оказалось, — продолжал Леонид, — что попал я в одну из рот батальона связи. Перед моим приходом из роты забрали на передовую повара, писаря и других для пополнения какого-то лыжного батальона, побывавшего в страшной переделке. Капитану ничего не оставалось, как выйти на дорогу и заманить себе на службу легкораненых. Надо же ему было как-то выходить из положения.

Как только капитан оставил меня одного в землянке, я сразу же привалился и задремал. Проснулся оттого, что меня кто-то тормошил за плечо. «Проснись, — будил он. — Держи».

Дают кружку с теплой водой, кусок хлеба и банку тушенки. «Капитан прислал. Велел осмотреть тебя. Хочет сделать из тебя повара». Я рассказал фельдшеру о ранении. Он выслушал меня, перевязал рану и высказал сомнение в моей пригодности. Я просил его отвезти меня в медсанбат. «Спи, утром разберемся».

Рано утром, когда было еще темно, ко мне забежал капитан. Вместе с фельдшером они торопились к своим солдатам, которые всю ночь где-то тянули связь. В расположении оставался один часовой и я. У меня болела голова, меня знобило. Наверное, поднялась температура. Капитан наспех сказал, что кухня стоит рядом с землянкой, дрова заготовлены, вода добывается из снега. Продукты должен отпустить часовой. «Я скоро вернусь с людьми. Уже сутки они на морозе. Сам знаешь, как замерзли и проголодались. Давай заварим им такую кашу, чтобы они всю жизнь тебя вспоминали. Или суп пшенный с тушенкой… Сделаешь? А? Представлю тебя к медали за выполнение задания. Идет?»

Смех смехом, но я-то еле сидел на нарах, мог подвести его, но у капитана тоже было безвыходное положение. Я кивнул, а довольный капитан пожал мне руку и сразу же вышел.

Часовой растопил кухню, позвал меня, когда закипела вода, и начали мы варить суп. «Давно в поварах служите?» — спросил меня часовой. «Да нет…» — «Работа на любителя, — сказал он. — Я бы наотрез отказался! Не могу. Лучше буду по линии бегать, чем чистить по ночам мерзлую картошку». Ну суп получился, по мнению часового, на славу, довоенный! Такой ему приходилось есть на полевом стане в колхозе, перед самой войной. Он еще долго расхваливал суп, вспоминал какого-то деда Кирилла, своего земляка, лучше которого в селе никто не мог сварить борщ, но я его все меньше слушал. У меня кружилась голова. Кое-как добрался до землянки и свалился на настил. И уж больше ничего не помнил.

Пришел в себя в медсанбате, удивился, что оказался на койке, и еще больше тому, что около меня вновь стоял капитан. Как-то легко он отстранил сестру и налил в кружку водки из своей фляги. А потом почти насильно влил мне в рот глоток. Видимо, он считал водку универсальным лекарством и был уверен в ее целебных качествах. «Что же ты мне сразу не сказал, что ты лейтенант. Извини, брат, не ожидал…»

Видишь ты, на полушубке-то никаких знаков различия не было, поэтому он принял меня за рядового. Только в госпитале, когда меня раздели, он обнаружил на петлицах знаки различия и был крайне удивлен. «Ничего, — говорит, — спасибо тебе за суп от всей роты. Выздоравливай».

16

Всю ночь валил густой снег. Снежинка к снежинке ложился он на каждую ветку в прифронтовом лесу, одевая его в белый пушистый наряд и заметая зияющие чернотой следы войны.

Рано утром, когда я вышел из землянки, снежная белизна ослепила глаза, но не радовала, как когда-то в детстве.

Начальник штаба полка подполковник Неверов уже ходил по расположению и торопил штабных работников со сборами на новое место. Стрелковый батальон ушел раньше и занял на рассвете боевые порядки, сменив полк другой дивизии. Командир полка находился там же, на своем временном КП.

Небольшая пешая колонна во главе с Неверовым наконец построилась и направилась на просеку, занесенную глубоким снегом.

Неторопливым шагом мы продвигались вдоль переднего края.

Неверов размашисто шагал в валенках и новом полушубке, первым прокладывая глубокую борозду по нехоженому снегу. За ним важно шествовали все его ПНШ, кроме помощника по разведке, который ушел с командиром полка. Замыкали колонну писари, связисты, радисты, полковые разведчики, бойцы комендантского отделения.