Бои местного значения

В блиндаже было тепло и даже по-своему уютно, как в таежной хижине где-нибудь на далекой заимке. Ординарец налил в большие кружки хорошо заваренный чай, поставил полную кружку сахара и положил столовые ложки. За чаем комбат расспросил меня о Шварцеве. Пока мы пили, ему позвонил командир полка, приказал отправить Кислова в госпиталь. Потом я рассказал о Шипиленко. Попросил отпустить его со мною в распоряжение штаба полка.

— Позови Шипиленко, — сказал он ординарцу. — Я на него посмотрю.

Шипиленко робко вошел в блиндаж, попытался доложить, что прибыл по вызову, но от волнения заикался и ничего членораздельного у него не получилось. Комбат вздохнул и сказал:

— Бери.

Возвращался я в штаб полка с Шипиленко. Оба мы за этот день устали. Он едва успевал за мною. Начальнику штаба я доложил о приеме пополнения в батальоне и его распределении, а потом о Шипиленко. Подполковник вспомнил, что нужны люди связистам, и сразу же кому-то позвонил, чтобы пришли за ним. Так и решилась судьба Шипиленко. Он стал хорошим радистом и вскоре был награжден медалью «За отвагу», а Шварцев ровно через месяц написал рапорт командиру полка с просьбой возвратить его к прежнему месту службы, но распоряжение об откомандировании не застало его в батальоне. Он был ранен и уже отправлен в госпиталь.

Возвратившийся из того армейского госпиталя Леонид передал мне привет от Шварцева. Значит, он на меня не сердился. Я этому был почему-то рад.

* * *

Леонид рассказал, что с ним произошло.

— О, это целая история, достойная войти в летопись солдатских похождений. Даже Швейк позавидовал бы такой истории. — Как-то по-петушиному он склонил голову, покосился на свою медаль и, что-то припоминая, загадочно улыбался. Мне показалось, что вернулся он посвежевшим. Может быть, оттого, что был чисто выбрит и с белым подворотничком, который ровненько, как по линейке, пришила ему медсестра.

— Выглядишь ты как свежий огурчик. Как нога?

— Зажила. Отоспался, отогрелся, вымылся… Как в доме отдыха побывал.

— Лучше в такой дом отдыха не попадать.

— Как сказать? Если иметь в виду два фронтовые варианта, то мне выпал лучший. От того и другого никто не застрахован. Дело случая. Где-то я читал, что жизнь зависит от случайностей.

Я отметил про себя, что Леонид стал говорить как-то медленнее. В его поведении появились оттенки солидности, которых я раньше не замечал.

— Случайность — золотая жила для рассуждений философов, а не для фронтовиков. В госпитале наслушался?

— Разве это не случайность: вышел из землянки, поблизости разорвалась мина… Не ждал и не думал в тот момент, что осколком, как бритвой, срежет полу полушубка и ногу заденет. Когда долго стоишь в обороне, привыкаешь, обживаешься как дома, забываешь, что шальная в любой момент может задеть… Знаешь, каждый надеется, что снаряд разорвется где-то в стороне, а пуля просвистит над головой. Жаль, что не у всех эти надежды сбываются. Для кого-то в стороне, а для кого-то — прямое попадание, — рассуждал Леонид. — Выйди я на минутку позже, и ничего бы не было. Дело случая. Правда, говорят, что на войне случайностей не бывает.

Он сделал паузу и продолжил:

— Санитар крепко перевязал мне ногу, вырезал палку и сказал: «Садись верхом на эту палку и дуй прямо в медсанбат». Я толком не разобрался, что у меня за рана. Сгоряча двинулся в путь. Удалось немного подъехать, а больше верхом на палке. Медсанбата я на месте не застал. Он переехал на новое место. Посмотрел я на стрелку-указатель и поковылял дальше по укатанной дороге. Надеялся, что кто-нибудь подвезет на попутной машине. В кармане у меня было грамм четыреста мерзлого хлеба. Я его обгрыз по дороге, и он стал круглый, как мяч. Вытащу из кармана, погрызу и дальше. Продвигался я довольно медленно. День короткий. Под вечер подул свирепый ветерок, поземка заметала дорогу. Сколько еще ковылять до медсанбата, я не знал. И ни одной попутной машины, и ни одних саней. А боль такая, что хоть садись на дороге и замерзай.

Доковылял до землянок в лесу, прямо у дороги. Остановился с надеждой. Может, найдется добрая душа и предложит кружку кипятка или подвезет раненого воина, — продолжал Леонид, подтрунивая над собой. — Смотрю, под сосной стоит капитан. Я его сразу не заметил, а он тут же ко мне: «Ты кто будешь?» — «Раненый я. Иду в медсанбат». — «Слушай, — говорит, — оставайся у нас. Вылечим мы тебя! Фельдшер у нас — голова, профессор по ранениям в ногу. Закреплю персонально за тобою».

Я попытался разубедить капитана, мол, толку с меня-то никакого, одна обуза: «Мне не до шуток, капитан». — «Я не шучу. Я тебя временно поваром назначу. Согласен?»

Я всего ожидал от капитана, но только не должности повара. Капитан такой попался: шапка сбита на ухо, а в закрученных лихо усах, во всем его облике — что-то от балагура и непоседы, от искателя приключений. «Будь здоров, капитан». — «Постой, дело предлагаю». — «Какое?» — «Иди поваром. У котла быстрее поправишься». Я вроде стал в тупик, а он взял меня под руку и повел в землянку. «Ну, как, согласен?»