Бои местного значения

— Спирт тоже остался целым, — намекнул я.

— Вот видишь, — повернулся полковник к Гребенщикову, — и спирт цел. Разрешаю. Накормить всех как следует и отдыхать.

Кулаков остался в блиндаже, а мы с Гребенщиковым направились в землянку, распорядившись выдать всем по сто граммов спирта, а также сало и хлеб. Я страшно устал. Мне не хотелось ни есть, ни пить, но Гребенщиков просил поддержать компанию.

— Вывели меньше, чем потеряли, — подводил итог операции Гребенщиков, отрезая острым ножом кусочки мерзлого сала. Он старательно готовил мне и себе по бутерброду.

— Что ты хочешь этим сказать? — покосился я на него.

— Повторить?

— Сам погибай, а товарища выручай! Слышал такой закон?

— Слышал.

— Самый человечный из человечных на войне! Он на вооружении Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Даже если бы там оставался один человек, и то мы бы не оставили его!

— Все правильно. Жаль, у меня нет должности комиссара. Я бы тебя взял в мою полковую разведку. Давай — с окончанием дела, — Гребенщиков держал в одной руке кружку со спиртом, а в другой — кусочек черного хлеба, покрытый салом. Выпил одним глотком. Я последовал его примеру, но у меня не получилось так, как у него.

— Не годишься в разведку, — по-деловому заключил Гребенщиков.

Через несколько дней окруженная под Старой Руссой группировка немцев под давлением наших частей вынуждена была уходить по пробитому коридору, который нам не удалось закупорить.

15

Из штаба дивизии неожиданно сообщили, что прибыло пополнение. По приказанию начальника штаба я отправился в ближайшую деревню за этим пополнением, которого в полку уже никто не ждал.

Командир маршевой роты, старший лейтенант Шварцев, выстроил тридцать пять человек и доложил мне по всем правилам строевого устава, что рота поступает в распоряжение полка. Шварцев был лет тридцати семи, с черными аристократическими усиками на круглом лице. На нем была подогнанная форма и новенькое снаряжение.

Я обошел строй и увидел, что в основном пришли бывалые солдаты. Многие из них находились на излечении в госпиталях после ранения. Они стояли в строю молча. Для них в процедуре передачи ничего нового не было. Они все знали и видели. Но несколько человек впервые попали в маршевую роту. Я заметил их настороженность. Эти ловили каждое мое слово, их интересовало все. Они прислушивались к глухому громыханию артиллерии на переднем крае, который был отсюда в пяти-шести километрах. Человек пять оказались совсем молодыми ребятами, призванными недавно в армию. Призывники прошли курс обучения в запасном полку и теперь прибыли на фронт. Среди них обратил на себя внимание новобранец, стоявший последним на левом фланге.

Мне показался он совсем мальчишкой. Другие были повыше его и выглядели постарше, а он в длинной шинели и огромной шапке, закрывавшей наполовину глаза, совсем походил на нашего сына полка. Но того в полку все считали лихим фронтовиком, не раз выручавшим полковых разведчиков, и тот был награжден медалью «За отвагу», а этот?

— Сколько тебе лет? — спросил я левофлангового.

— Девятнадцать.

— Фамилия?

— Шипиленко, — ответил он тихо и робко.

Больше я не стал его ни о чем спрашивать.

— Кто служил в нашей дивизии или полку?

— Никто, — ответил за всех Шварцев.

Он все время ходил со мною перед строем в приподнятом настроении и, иногда шепотом, а иногда вслух, говорил о бойцах роты. Некоторых он мало знал. Да я от него и не требовал подробных характеристик. Характеристики нужны командирам роты, под началом которых они будут воевать. Человека, с которым идешь в бой, надо хорошо знать. Правда, по-настоящему все проявляется только в бою и часто никакие характеристики не в состоянии отразить то, что в нем спрятано где-то глубоко и может проявиться только в таком концентрированном проявителе, каким является бой.

Я впервые принимал пополнение. Неожиданно мне в голову пришла мысль попросить представителя штаба дивизии, который стоял в сторонке и наблюдал за нами, направить командира маршевой роты со мною в полк, чтобы он доложил командованию о людях, о их подготовке.

— Старший лейтенант знает людей, — обратился я к майору, — и мог бы подсказать нашим командирам их качества. Мы бы учли его мнение при распределении по подразделениям. Живые люди. Он — их командир. Как, старший лейтенант?

Для Шварцева мое предложение явилось полной неожиданностью.

— Нет, нет, — решительно стал он отказываться. — Спасибо за приглашение. В следующий раз обязательно побываю, а сейчас, прошу поверить, мне совершенно некогда. У меня по горло дел в полку. Мое отсутствие приведет к нарушению учебного процесса. А у нас с этим делом строго. Мне приказано как можно быстрее вернуться.

Майор колебался. Шварцев заметил его нерешительность и пустил в ход еще один довод.

— К тому же во рту у меня все рассверлили, — приложил Шварцев ладонь к щеке, — и перед отъездом в спешке толком не залепили. Ни есть, ни пить не могу.

Если бы он этого не сказал, наверняка бы его отпустили. Майор нахмурился. Ему не понравился плаксивый вид Шварцева, когда он скривился, показывая, как у него болят зубы.