Посмотрел туда, где лежали Новиков, Тихонравов, Полулях и другие, крепко стиснул челюсти. Там, около них, как в тумане, угадывалась одинокая фигура старшины. Он копал могилу.
29
В этот день, как мне показалось, долго не рассветало. А когда рассвело, то все вокруг было серо и сумрачно. Со своего НП, обвалившегося окопа среди редких сосен на пригорке, я видел в бинокль впереди окопчики стрелковых рот батальона, разбросанные на лугу, почти у самой речки. С рассветом надо было тщательно осмотреть передний край, обнаружить изменения, которые, возможно, произошли у противника за ночь. Немцы сидели в глубоких траншеях высоко над рекой и видели как на ладони все, что происходит у нас. Они не раз пытались отбросить наш полк с этого пятачка, но ничего у них не вышло, и жестокие бои на какое-то время притихли. Ровный луг, на котором укрепились наши стрелки, был занесен неглубоким почерневшим снегом. Летом, наверное, там росла высокая густая трава, а над тихой речкой по утрам дымился туман. Сейчас же на лугу виднелись только воронки и между ними мелкие окопчики со снежными брустверами, чтобы можно было спрятать голову и удобнее стрелять из винтовки. На нашем пригорке с самого начала боев, которые начались еще в конце февраля, тоже не оставалось живого места, но по сравнению с лугом, как считали мои помощники на НП — сержант Саук и связист Тесля, было сносно. А вот на лугу — сущий ад.
— Такого и в Библии не прочитаешь, — утверждал Тесля.
— А читал ты Библию? — поинтересовался Саук.
— Стари люды рассказывали.
— Так бы сразу и сказал.
Пригорок, на котором по соседству с нашим НП разместились КП батальона и батальонный фельдшер с санинструктором, расстреливался в упор. Все окопы потеряли свои контуры и теперь походили на бесформенные ямы. Их приходилось все время углублять для того, чтобы выжить и выстоять, удержать позиции. Углублять окопы здесь было легко, так как место песчаное и до воды далеко. А на лугу копать было бесполезно, окоп заливала вода. Поэтому окопчики стрелков оставались мелкими.
Сколько я ни смотрел в бинокль, никаких изменений у немцев не обнаружил. На нейтральном поле тоже. После этого принялся за позиции стрелковых рот батальона. Справа от НП из леса, который был в нашем тылу, к речке спускалась проселочная дорога. На лугу она была еле заметна. Дорога непрерывно обстреливалась немцами, даже когда на ней никого не было.
С наступлением темноты обстрел дороги усиливался. Немцы знали, что по ней шло снабжение, она поддерживала жизнь батальона. В том месте, где дорога почти терялась на лугу, я обнаружил новый окопчик, в котором лежал стрелок. Может, он был и вчера вечером, но я его почему-то не замечал.
— Сержант, ты видел окоп у дороги?
Саук долго рассматривал место, которое я ему указывал, но ничего особенного не находил. Мне же он бросился в глаза потому, что другие, припорошенные снегом, среди воронок были не так заметны, да и от дороги подальше, а этот чернел.
Перед окопчиком виднелась большая круглая воронка, в которой еще не замерзла вода. Наверное, она осталась от ночного обстрела, когда боец рыл для себя укрытие. В нем он и лежал, казалось, без движения, уткнувшись головой в невысокий бруствер.
— Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне Саук, — наверняка ему поставили задачу — не пропустить фрица вдоль дороги. Пехота…
Отношение Саука к пехоте я знал, но все же спросил:
— А ты, значит, не пехота?
— Нет. Я артиллерист.
Сержант демонстративно носил на петлицах артиллерийские эмблемы и не упускал случая бросить кому-нибудь из стрелков:
— Эй, пехота, не пыли!..
— В том окопе лежит пехота для выполнения самой важной задачи. Он впереди нас. Впереди всех, а ты — пехота…
Саук притих. Мне и в самом деле хотелось немного пожурить его, хотя я понимал, что говорит он ради красного словца, а не из-за неприязни к пехоте. Сержант обычно улавливал мой тон и сразу же прекращал шутки.