Бои местного значения

— Ясно. Слезай, дед, с печки и запрягай лошадь, — строго сказал Новиков. — Фронту нужны снаряды.

Мужик долго кряхтел на печке, громко зевал. Потом свесил ноги в белых шерстяных носках крупной домашней вязки и опять надолго застыл в сидячем положении.

— Поторапливайся, дед, — сказал Новиков, перед тем как выйти из хаты.

Снова озверелый пес наседал на нас, сопровождая до самой калитки яростным лаем.

На улице Новикова и меня поджидала соседка Порхая.

— Пойдемте ко мне в хату. Армия прошла, а ни один красноармеец не зашел. Картошка скоро сварится. Пойдемте…

Мы с Новиковым переглянулись, потому что с утра не ели и не пили и не знали еще, где нам удастся пообедать. Дед и бабка ничего не предложили.

Перед нами стояла высокая женщина с открытым доверчивым лицом в белом, с мелкими цветочками, платке. Видя наше замешательство, она стала настойчиво приглашать зайти, тут же извиняясь, что, кроме картошки и соленых грибов, у нее ничего нет.

— Ладно, пойдем. Неудобно обижать хозяйку, — сказал Новиков.

В единственной комнате, перегороженной дощатой перегородкой, за которой виднелась деревянная кровать, у окна сидели на скамейке мальчик и девочка.

— Здравствуйте, ребята, — шумно поздоровался Новиков.

Мальчик робко пошевелил губами, а девочка молчала, низко опустив голову. Хозяйка поставила около стола две табуретки, вытерла их своим передником.

— Как тебя величать, хозяйка? — спросил Новиков.

— Оксана. А по отчеству Павловна.

По виду она была чуть моложе Новикова.

— Тебя как зовут? — спросил я мальчика.

— Гриша.

— Хорошо. А тебя?

Девочка оставалась все в том же положении, боясь поднять голову. Дети робели и стеснялись нас, появившихся из другого мира людей в этой хате с низким потолком, с двумя крохотными окошками над полом. У соседа хата просторная, пол из широких дубовых досок и окна побольше.

— Маша ее зовут, — сказала у печки Оксана Павловна.

— А сколько тебе лет, Маша?

— Скажи — восемь, а Грише — десять, — отвечала мать.

Новиков разглядывал жилье. Он, наверное, так же как и я, замечал, что давно в этой хате не было мужчины. Давно выветрился его дух, а хата, не говоря уже о жильцах, очень нуждалась в мужских руках. Нужно было перевесить покосившуюся скрипучую дверь, укрепить на ней ручки, заменить сгнившие подоконники и расшатавшиеся табуретки. Мужская забота нужна была Маше, Грише, Оксане Павловне. Будь отец дома, и дети не робели бы в своей собственной хате.

Новиков подошел к простенку, посмотрел на фотографию в самодельной рамке из фанеры и спросил:

— Муж?

— Муж.

— Воюет?

— А кто же его знает? Может, уже и нет его — могила травою заросла… А может, и могилы нет, — задумчиво говорила Оксана Павловна.

Мне хотелось этот разговор остановить. Его слышали дети. Новиков увидел мои жесты и больше ни о чем не спрашивал, а Оксана Павловна продолжала:

— Боюсь я страшно… Был — и ничего не осталось от человека. Может быть так? Хоть бы могила, а то ничего. Как же так?

Новиков стал говорить, что еще рано вести такие речи, не нужно отчаиваться, надо надеяться на лучшее, что всякое могло случиться на войне — мог и в партизанах оказаться…

Оксана Павловна, затаив дыхание, слушала рассуждения Новикова. Я смотрел на нее и видел, как она ловила каждое его слово. Оно пробуждало в ней надежду. Глаза у нее были сухие. Все слезы она выплакала.

Под окнами хаты послышалось топанье лошади и скрип телеги. Бородатый сосед привязывал к изгороди лошадь. В хату он не зашел. Забарабанил в окно и сразу же исчез.

— Что это? — удивилась Оксана Павловна.

Мы рассказали ей о разговоре с соседом. Она сразу же заявила о своей готовности везти снаряды.

— Нет, нет, — запротестовал я решительно. — У вас дети, оставайтесь дома.

— Они привычные. Не впервой им оставаться одним.

— Ни в коем случае. Я сам буду на телеге. Оставайтесь дома.

— Мне надо глины привезти, — упрашивала Оксана Павловна. — Дров нет. Я бы по пути домой заехала в лес.

Мы посовещались с Новиковым и решили уступить ее просьбам, предоставив в ее распоряжение лошадь. Хозяйка очень обрадовалась.

На следующий день она раньше всех подъехала к штабелям боеприпасов и просила указать, что ей грузить на телегу.

Длинная вереница телег почти весь день медленно тащилась по проселкам, и среди них поскрипывала телега, возле которой шла Оксана Павловна.

Потом мне не раз приходилось бывать с Новиковым в разных фронтовых переделках, и всегда его находчивость вселяла в меня уверенность в успехе любого дела.

…Новиков вернулся в землянку с книжкой карманного формата и сел на свое место у стола. О письмах больше никто не говорил.

— Как там, в овраге, товарищ капитан, все на месте? — поинтересовался Тихонравов.

— Прогулка всегда наводит на размышления.

— О чем же вы размышляли, если не секрет?

— О многом. О Ницше и других, философию которых использовал Гитлер, чтобы оживить у бюргера звериные инстинкты. Ему это удалось. Засучив рукава, они, как мясники на бойне, орудуют в Европе, прихватив с собою вот эту «Заратустру».

Все повернулись к Новикову. Он листал подмокшую книжку, которую нашел где-то в овраге.