— Так вот, оказывается, что тебя спасает… А мы и не знали. Напиши ей, чтобы она побыстрее прислала нам свое заклинание, — предложил кто-то.
— Это же чудо, — подхватил Козлов, — повторяй про себя — и все пули и осколки будут отскакивать, как горох от стенки. Я тоже присоединяюсь к просьбе. Напиши, что мы все просим!
— Тайна, — улыбался довольный Тихонравов. — Нельзя…
— Мы готовы выкупить патент на это изобретение. Сколько тут нас? Семь человек. Все будете сдавать мне доппаек в фонд выкупа? Согласен?
— Нет, насколько я ее знаю, не согласится она ни на какой выкуп.
— Ты уверен? Вот послушай поэта…
Козлов достал из кармана гимнастерки клочок газеты и прочел:
— Хватит вам зубоскалить, — вмешался Новиков, который что-то писал на коленях. — Женщина делится сокровенными тайнами, а он, геолог-ветрогон, разглашает эту тайну перед всей братией! В следующий раз просто побью, как мальчишку, перед строем за разглашение тайны, о которой должны знать только двое!
Замечание Новикова заставило Тихонравова свернуть письмо и положить его в карман. Шутки утихли. Слышно было только потрескивание дров в печке. Из нее, как из костра, вылетали в разные стороны искры. У каждого, кто получил письмо, вспыхнул огонек и тоже заискрилась надежда дожить до конца войны, до встречи.
— Кончать нам надо быстрее с фрицами, и по домам, — подводил итог Новиков, — заждались нас!..
— Мне тоже вот дядька пишет, чтобы мы побыстрее кончали, — поддержал я Новикова. — По мнению дядьки, мы тут долго возимся. Дает, как всегда, несколько весьма полезных советов.
— Вот как! Это интересно! Читай, послушаем умного человека.
Я выбрал самое интересное, на мой взгляд, место и стал вслух читать:
— «…Дорогой мой племянник, громи врага днем и ночью. Не давай ему опомниться. Гони его, проклятого, на запад».
— Направление определил правильно, — заметил Новиков. — Извини, читай дальше.
— «…Не бойся смерти! Смотри ей прямо в глаза. Если убьют, то и тогда падай лицом на…»
— Довольно, — прервал меня с раздражением Новиков. — Все ясно.
— Вот это дядька! — протянул Тихонравов.
— Напиши, пусть приезжает, — включился в разговор Козлов. — Посмотрим, как это у него получится с падением на запад. А вдруг — на восток… Что тогда?
Со всех сторон сыпались замечания. На фронте все знали и без напоминаний, что если уж падать, то непременно лицом на запад. Так думали все фронтовики.
В этом вопросе дядька ничего нового не открывал, но, как сказал Новиков, «приятнее все же на передовой прочитать другие строчки». Они, конечно, не спасали фронтовика.
Никто не застрахован в окопах от гибели в любую минуту. Преодолевая часто самого себя под огнем, в атаке или уткнувшись головой в бок убитого товарища, среди стонущих, раненых, фронтовик все же думает выжить, гонит от себя смерть, воюет за жизнь… Суровость бытия заставляет его то ожесточиться и вовсю кричать, то сжаться в комок и не проронить ни слова, как бы тяжело и страшно ни было. Он еще заботится и о том, чтобы не показаться трусом перед тем, кто лежит рядом. Кто с такими же мыслями прижимается к единственной защитнице — земле. Только ей известны мысли фронтовика, сказанные им в критическую минуту. Сколько их поведано ей? И каких?
Есть вещи, о которых вслух не говорят.
Дядька редко мне писал, но в каждом письме не обходилось без какого-нибудь поучения. Между тем работал он в глубоком тылу и представлял войну только по сводкам Совинформбюро.
Под впечатлением прочитанного и советов друзей я собрался написать дядьке ответ и пригласить хоть на время на передовую, и именно — в нашу часть. При возникновении затруднений с этим обещал написать военкому, чтобы тот не чинил препятствий.
— Не огорчайся, — сказал мне Новиков. — Сразу писать не советую. Подожди до утра.
Он вышел из землянки. Капитан любил побродить в одиночестве. Глядя вслед этому доброму человеку, похожему чем-то на лермонтовского Максима Максимовича, я стал припоминать, где я его впервые встретил. О нем мне приходилось слышать еще на Северо-Западном, но познакомился с ним по-настоящему только в 1943 году на подступах к Десне.
…В тот день я увидел из своего окопа его чуть сгорбившуюся, тощую фигуру под телеграфным столбом. Он стоял во весь рост, прислонившись к столбу, и наблюдал в бинокль за передним краем. Высокий зеленый бурьян вокруг столба закрывал Новикова выше пояса. Где-то рядом располагались его пулеметы. Одному из них он указывал цели. Вначале я принял это за озорство, хотя в таком возрасте и с таким положением никак не подходило лезть очертя голову под пули. Из своего неглубокого, наспех вырытого окопчика я посматривал на Новикова и не мог понять, зачем он это делает.
— Капитан, подстрелят тебя ни за нюх табаку! — крикнул я ему.
Он не обратил внимания на мое предупреждение.
— Куст видишь справа от бугорка? — спрашивал он пулеметчика.
— Вижу.
— Вот и поддай туда. Автоматчик оттуда постреливает, а ты не видишь. Смотреть надо.