Богач, бедняк

Когда такси отъехало, Гретхен схватила Рудольфа за руку, точно боялась упасть. Рудольф остановил другое такси и назвал шоферу адрес Гретхен. В машине она не выдержала, прижалась к Рудольфу и разрыдалась. У него на глаза тоже навернулись слезы. Он крепко обнял сестру и гладил ее по голове. В глубине темной машины, освещаемой лишь проносившимися за окном огнями, Рудольф смотрел на искаженное, залитое слезами, красивое лицо сестры и чувствовал такое родство с ней, какого никогда прежде не ощущал.

Наконец, перестав плакать, Гретхен выпрямилась и вытерла платком слезы.

– Извини. Нельзя быть таким жутким снобом, как я… Бедный мальчик, бедный, бедный мальчик…

Когда они вошли в дом, приходящая няня спала на диване в гостиной. Вилли еще не было. Никто не звонил, сказала няня. Билли читал, пока не заснул, тогда она тихонько поднялась к нему, стараясь не разбудить, и погасила свет. Это была студентка лет семнадцати, хорошенькая, курносенькая; она явно чувствовала себя неловко оттого, что ее застали спящей. Гретхен налила в два стакана виски с содовой и села на диван, поджав под себя ноги. Рудольф устроился в большом кресле. Горела только одна настольная лампа. Измученные, они медленно пили, благословляя тишину. Когда они допили, Рудольф поднялся с кресла, наполнил стаканы и снова сел.

Вдали прозвучала сирена «скорой помощи» – с кем-то случилась беда.

– Ему это доставляло удовольствие, – наконец нарушила молчание Гретхен. – Тот парень был уже совсем беспомощен, а он продолжал его бить… Раньше я думала, что это просто несколько необычный способ зарабатывать на жизнь – не более того… Но сегодня все было совсем не так, правда?

– Да, это своеобразная профессия, – согласился Рудольф. – Трудно понять, о чем думает человек, когда он дерется на ринге.

– А тебе не было стыдно?

– Я бы сказал, что мне не было радостно. Но в Америке по меньшей мере десять тысяч боксеров. И каждый из них чей-то сын, брат.

– Я другого мнения, – холодно произнесла Гретхен.

– Я это вижу.

– Эти блестящие фиолетовые трусы… – сказала она, словно отыскав нечто омерзительное, могла выплеснуть на это свою злость и избавиться от неприятных воспоминаний. – Мне почему-то кажется, это мы виноваты – ты, я, наши родители – в том, что он варится в этом котле…

Рудольф молча потягивал виски. «Я не мог знать, – сказал ему Том в раздевалке, – я ведь изгой». Когда его выбросили из семьи, он, как мальчишка, взялся за кулаки. И став старше, продолжал драться. В их жилах текла кровь отца, а Аксель Джордах убил двух человек. Насколько было известно Рудольфу, Том пока что никого не убивал. Так что, может быть, порода улучшается.

– Боже, как все запуталось! Как мы все запутались! – сказала Гретхен. – Да, все. И ты тоже. Скажи, хоть что-нибудь в жизни доставляет тебе удовольствие?

– У меня другой подход к жизни.

– Ты монах-коммерсант, – резко сказала Гретхен. – Вместо обета жить в нищете ты дал обет жить в богатстве. В конечном счете так, наверное, лучше, да?

– Не говори глупостей. – Рудольф пожалел, что поднялся с ней в квартиру.

– А два других обета, – продолжала Гретхен, – обет целомудрия и обет послушания? Целомудрия во имя нашей девы-матери, так, что ли? А послушания – Дункану Колдервуду, преподобному настоятелю торговой палаты Уитби?

– Теперь все будет иначе, – ответил Рудольф, хотя ему было неприятно защищаться и что-то объяснять.

– Хочешь сбежать из монастыря, святой отец? Собираешься жениться, погрязнуть во грехе и послать Дункана Колдервуда ко всем чертям?

Рудольф встал, подошел к бару и, стремясь сдержать раздражение, плеснул себе в стакан содовой.

– Глупо срывать на мне свою злобу, Гретхен, – стараясь говорить спокойно, заметил Рудольф и встал.

– Прости, – извинилась Гретхен, но голос ее звучал по-прежнему жестко. – Я гораздо хуже всех в нашей семье. Я живу с человеком, которого презираю, занимаюсь сволочной, мелкой и бесполезной работой, я самая доступная женщина в Нью-Йорке… Тебя это шокирует, братец?

– Мне кажется, ты незаслуженно присвоила себе последний титул.

– Шутка. Тебе нужен список? Начнем с Джонни Хита. По-твоему, он так хорошо относится к тебе за твои прекрасные глаза?

– А что обо всем этом думает Вилли? – спросил Рудольф, пропуская мимо ушей ее колкость. Не важно, как и почему начались их отношения – сейчас Джонни Хит его друг.

– Вилли не думает ни о чем. Ему бы только ходить по барам да изредка потрахать в постели какую-нибудь пьяную девицу, работать как можно меньше и как можно меньше этим гордиться. Если бы у него каким-то образом оказались скрижали с текстом десяти заповедей, первое, о чем бы он подумал, – какому туристическому агентству можно загнать их подороже для рекламы экскурсий на гору Синай.

Рудольф расхохотался, и Гретхен тоже невольно рассмеялась.

– Неудачный брак, как ничто другое, развивает в человеке красноречие.

Рудольф рассмеялся, отчасти от облегчения. Гретхен переключилась на себя, и он выбрался из-под огня ее критики.

– А Вилли знает твое мнение о нем?