– Нормально. Правда, завтра утром буду мочиться кровью. Этот мерзавец два раза здорово саданул меня по почкам. А в общем-то матч прошел неплохо, как ты думаешь?
– Да, – сказал Рудольф. У него не хватило духу признаться, что, на его взгляд, это была заурядная, грубая драка.
– Я с самого начала знал, что уложу его. Хотя ставили не на меня, – продолжал Томас. – Семь к пяти! Недурно. Я на этом заработал семьсот долларов. – Он сейчас походил на хвастливого мальчишку. – Жаль, правда, что ты сказал об этом при Терезе. Теперь она знает, что у муженька завелись деньги, и вцепится в меня мертвой хваткой.
– Вы давно женаты? – спросил Рудольф.
– Официально два года. Она забеременела, и я решил: так и быть, женюсь. Она вообще-то ничего, немного глуповата, но ничего. Зато парень получился мировой! – Он хитро взглянул на Рудольфа. – Может, я пошлю мальчишку к дяде Руди, чтобы тот сделал из него джентльмена, а то вырастет нищим, тупым боксером вроде отца.
– Мне бы хотелось как-нибудь на него взглянуть, – сухо сказал Рудольф.
– Пожалуйста, приходи к нам в любое время, – ответил Томас, натягивая черный свитер. – А ты женат?
– Нет.
– Как всегда, самый мудрый в семье. А Гретхен замужем?
– Давно. Ее сыну уже девять лет.
– Этого следовало ожидать, – кивнул Томас. – Она и должна была выскочить замуж рано. Сногсшибательная дамочка! Стала еще красивее, верно?
– Да.
– И все такая же дрянь, как раньше?
– Не надо, Том, – попросил Рудольф. – Она была замечательной девушкой и стала очень хорошей женщиной.
– Вероятно, в этом я должен положиться на твое слово, – рассмеялся Томас, тщательно причесываясь перед треснувшим зеркалом на стене. – Откуда мне знать? Я всегда был в семье чужаком.
– Ты никогда не был чужаком.
– Кому ты это рассказываешь, братишка?! – Томас положил расческу в карман и в последний раз критически оглядел в зеркале свое опухшее, в синяках и шрамах лицо с заклеенной пластырем бровью. – Да, я сегодня хорош. Если б я знал, что вы придете, обязательно бы побрился. – Он отошел от зеркала и надел поверх свитера пестрый твидовый пиджак. – Судя по твоему виду, Руди, у тебя дела – порядок. Ты похож на вице-президента какого-нибудь банка.
– Не жалуюсь, – сказал Рудольф, хотя ему не понравилось сравнение с вице-президентом.
– Да, между прочим, – продолжал Томас, – несколько лет назад я ездил в Порт-Филип и узнал, что отец умер.
– Он покончил жизнь самоубийством.
– Знаю. Мне рассказала торговка из овощной лавки. – Томас похлопал себя по нагрудному карману, проверяя, на месте ли бумажник. – Наш дом снесли. В подвале свет не горел, и никто не встречал блудного сына, – добавил он насмешливо. – Стоял только супермаркет. До сих пор помню: они в тот день рекламировали бараньи лопатки. А как мама, еще жива?
– Да. Она живет со мной.
– Тебе повезло, – усмехнулся Томас. – По-прежнему в Порт-Филипе?
– В Уитби.
– Тебе не приходится разъезжать?
– У меня еще будет время поездить.
У Рудольфа возникло неприятное чувство, что брат в этом разговоре старается его задеть, принизить, заставить почувствовать себя виноватым. А он уже привык быть хозяином положения, вести беседу так, как он считает нужным, и потому с трудом сдерживал раздражение. Пока брат одевался, Рудольф следил за неторопливыми движениями его прекрасного, наводящего страх своей силой тела и испытывал огромную жалость к нему и любовь, желание каким-то образом спасти этого смелого, мстительного человека, еще почти мальчишку, от других таких вечеров, от стервы жены, от орущей толпы, от бодрячков врачей, накладывающих швы, – от всех этих случайных людей, окружающих его и живущих за его счет. Ему так не хотелось, чтобы это его состояние исчезло под влиянием насмешек Томаса, этих остатков застарелой зависти и враждебности, которым давно следовало бы исчезнуть.
– А я, – заявил Томас, – побывал за это время в целом ряде мест. В Чикаго, в Кливленде, в Бостоне, в Новом Орлеане, Филадельфии, Сан-Франциско, в Голливуде, Тихуане. Всюду. И поездки расширили мой кругозор.
Тут дверь широко распахнулась, и в комнату ворвалась Тереза. Ее покрытое толстым слоем грима лицо дышало злобой.
– Вы что, намерены здесь всю ночь трепаться? – сердито осведомилась она.
– Сейчас, сейчас, дорогая, мы уже готовы, – ответил Томас и, повернувшись к Рудольфу, добавил: – Мы собирались где-нибудь поужинать. Может, вы с Гретхен присоединитесь к нам?
– Мы идем в китайский ресторан. Я обожаю китайскую кухню, – заявила Тереза.
– Боюсь, сегодня не получится, Том. Гретхен надо домой, чтобы отпустить няньку, – сказал Рудольф и, заметив, как Томас покосился на жену, понял – он думает: «Брату стыдно показаться на людях с моей женой».
Но Томас пожал плечами и добродушно произнес:
– Что ж, как-нибудь в другой раз. По крайней мере теперь мы знаем, что все живы. – И уже в дверях вдруг резко остановился, точно что-то вспомнил: – Да, завтра, случаем, ты не будешь в городе около пяти?
– Томми, – громко сказала его жена, – мы идем ужинать или нет?
– Помолчи, – оборвал ее Томас. – Так как, Руди?