– Никогда не пойму эту женщину, – сказал Вилли. – Когда мне хочется посмотреть бокс по телевизору, я вынужден уходить из дома и напрашиваться к кому-нибудь. А впрочем, она, наверное, все мне расскажет.
Он тепло пожал Рудольфу руку, и тот вышел на лестницу. Рудольф слышал, как Вилли закрыл за ним дверь на цепочку от грабителей, и ему захотелось сказать: «Опасность не снаружи, Вилли. Ты запираешь ее сейчас в квартире вместе с собой». Он медленно стал спускаться вниз. Интересно, где бы он был сегодня вечером, что бы от него утаивали, какой обман и разочарование чувствовались бы в атмосфере, если бы той ночью в 1950 году на его звонок ответили в номере 923 отеля «Сент-Мориц»?
«Будь я верующим, – подумал он, выходя на улицу, – я бы считал, что Господь уберег меня».
Он вспомнил о своем обещании помочь Гретхен получить развод на желательных для нее условиях. Следовало сделать первый логически напрашивающийся шаг, а он всегда поступал сообразно логике. Интересно, где найти надежного частного детектива. Джонни Хит наверняка знает. Джонни Хит просто создан для жизни в Нью-Йорке. Рудольф вздохнул, уже ненавидя ту минуту, когда он войдет в контору детектива, ненавидя самого детектива, хотя он еще и не знал того, кто будет в течение недели наблюдать разлом и конец любви.
Рудольф обернулся и в последний раз посмотрел на дом, из которого только что вышел и против которого поклялся интриговать. Он знал, что никогда больше не сможет подняться снова по этим ступеням, не сможет снова пожать руку маленькому, доведенному до отчаяния мужчине. Двоедушие тоже имеет свои пределы.
Глава 6
Утром он помочился кровью, но немного, и больно не было. Когда электричка шла через тоннель, он взглянул на свое отражение в окне. Тампон над глазом придавал ему несколько зловещий вид, но в общем-то, подумалось Томасу, он ничем не отличается от любого другого человека, направляющегося в банк. Гудзон холодно поблескивал голубыми бликами в лучах октябрьского солнца, поезд проезжал тюрьму Синг-Синг. Томас представил себе заключенных, как они смотрят на широкую реку, свободно несущую свои воды к океану, и у него невольно вырвалось:
– Вот бедняги!
Он нащупал бумажник сквозь пиджак. По пути в центр он забрал у букмекера свои семьсот долларов. Возможно, ему удастся отделаться от Терезы, дав ей две сотни, ну, в крайнем случае две с половиной, если она устроит скандал.
Он вытащил бумажник. Ему выдали сотнями. Он взял одну купюру и принялся ее разглядывать. С бумажки на него смотрел отец-основатель Бенджамин Франклин, похожий на чью-то старушку мать. Ночью все кошки серы, мелькнула мысль. Наверняка он был куда жестче, чем выглядел на портрете, – иначе его бы не поместили на такую купюру. Не он ли однажды сказал: «Джентльмены, мы должны висеть все вместе, иначе нас повесят порознь»? «Следовало мне по крайней мере окончить школу», – подумал Томас, слегка путаясь в истории, запечатленной на стодолларовой бумажке, которая являлась «законным платежным средством при расчетах, общественных или частных, и оплачивалась узаконенной валютой в казначействе Соединенных Штатов или в любом федеральном резервном банке», как торжественно возвещалось с зеленой банкноты. Если это не узаконенная валюта, тогда что же? Тем более что тут стояла витиеватая подпись некоего Айви Бейкера Приста, министра финансов Соединенных Штатов. Только человек с таким именем мог написать такую околесицу о расчетах и узаконенной валюте и остаться при своей должности.
Томас аккуратно сложил деньги и положил в боковой карман, чтобы потом вместе с остальными стодолларовыми бумажками поместить в темный сейф на хранение до такого, как сегодня, дня.
Мужчина, сидевший впереди и читавший газету, дошел до спортивной страницы. Томас увидел, что он читает про вчерашний бой. Интересно, что он сказал бы, если бы Томас похлопал его по плечу и сообщил: «Знаете, мистер, я был там, хотите услышать рассказ, как шел бой, от очевидца?» Вообще отчеты о матче были в газетах весьма хорошие, а на задней странице «Ньюс» была напечатана фотография – Томас безучастно стоит в своем углу, а Вирджил в последний раз пытается подняться. Один газетчик даже сказал, что этот бой дал ему, Томасу, право претендовать на почетное звание, а перед самым выходом из дома позвонил, задыхаясь от волнения, Шульц и сказал, что бой видел один импресарио из Лондона и предложил через полтора месяца устроить матч там. «Ты становишься международной звездой, – взволнованно лепетал Шульц. – Ты можешь драться по всему континенту. И всех уложишь. У них там в Англии нет никого в твоем весе, даже такого, как Вирджил Уолтерс. И мужик сказал, что даст часть денег под столом, чтобы нам не пришлось их декларировать и платить этот чертов подоходный налог».