«Блудный сын» и другие пьесы

П а б л о. Ни за чем, экселенца! По правде сказать: ни за чем!

Ф е л и п е. Работаете?

П е д р о. Прибираем.

Ф е л и п е. Конечно… Это необходимо… (Внезапно сладенько и почти униженно.) Спасибо, Педро! Спасибо, Пабло!

Камер-лакеи переглядываются. Продолжают уборку.

(Разгуливает по залу. Останавливается возле столика в глубине сцены, рассматривает остатки еды.) Сколько оставляют эти люди! Съедено только наполовину! Чуть обгрызли и отбросили!.. Будто все падает нам с небес!

П е д р о. Но ведь ничего не пропадает!

Ф е л и п е. Что ты сказал?

П е д р о. Объедки скармливают поросятам.

Ф е л и п е. Что ты знаешь, портовый оборванец?! Прикажешь нам кормить поросят пирожными и печенкой! Смешно! Бесстыдно! Для поросят сойдут и паданцы. А кто-нибудь из слуг заглянул в сад? Никто! Я еще заставлю вас собирать паданцы так, что у вас хребет искривится! И тыкву! Знаете, какое сало растет у свиней от тыквы! И от кукурузы! Вы это слышали, не так ли?

П а б л о. Людей не хватает!

Ф е л и п е. Не хватает?

П е д р о. И с каждым днем становится все меньше… Были времена, когда мы слуг делили по десяткам…

Ф е л и п е. А сколько их сейчас?

П а б л о. За столом — двенадцать, а на работе и того меньше. Из этих двенадцати один — глухой, а второй — колченогий.

Фелипе, которому явно чужды повседневные заботы, растерянно стоит возле столика, последнее замечание Пабло направило его мысли по иному руслу; он вдруг оказывается в каком-то своем мире, на облаке тускло поблескивающей фантазии.

Ф е л и п е (выходит в центр, опирается на кресло, глядя вверх, декламирует словно актер). Не презирайте глухих, прошу вас! Не презирайте хромых! Мы ничего не знаем наверняка! Может быть, милость божья проявляется в них прекраснее и животворнее, чем в нас — в вас или во мне! Разве свет не полон чудес? Нет?! Да! В Сарагосе в давние времена жил граф Васкес, очень уважаемый человек, которому жена родила трех сыновей. Они родились один за другим. Первый был как наливное яблоко, как каравай пшеничного хлеба, как племенной жеребенок, второй — это проявилось очень быстро — родился глухим, третий — хромым. Отец подарил всю свою любовь первому, второй и третий камнем лежали у него на душе и отравляли ему ночи настолько, что он не мог сомкнуть глаз. Граф был безгранично верующим и питал особую приверженность к деве Марии. Он преклонял колени перед ее алтарем и просил ее помощи в своей беде. Однажды вечером, не выдержав муки, он воскликнул: «Возьми моих несчастных детей так же, как ты мне их дала!» Когда он поднял глаза, в сердце девы Марии ярким пламенем горела кровь. Она улыбалась ему, как может улыбаться только дева Мария. И он услышал ее шепот: «Каждое несчастье, дорогой граф, на одну ступеньку приближает тебя к небесам и ко мне. Терпи! Еще при твоей жизни твое несчастье обернется счастьем. Тот, кто глух, не будет слышать наветов твоих недругов, тот, кто хром, не сможет сбежать от тебя, когда все тебя покинут…» И в самом деле… (Делает риторическую паузу.)

Стук молотка. Затем неожиданно — едкая перебранка двух женщин. Мы слышим  г о л о с а  М а р г е р и т ы  и  К а э т а н ы. Говорят очень быстро, так что не все слова можно разобрать.

М а р г е р и т а. Служанки здесь ни при чем! Они будут выполнять то, что я им приказала!

К а э т а н а. Не будут!

М а р г е р и т а. Я запрещаю тебе раз и навсегда!

К а э т а н а. Ох-ох!.. Какие слова и из каких уст! Смешно! Мне никто не смеет приказывать!

М а р г е р и т а. Я! И любой другой, у кого сохранилось хотя бы немного здравого смысла!

К а э т а н а. Дайте мне то, что я требую!

М а р г е р и т а. Нет!

К а э т а н а. Дикари! Грязные твари! Гнусная сволочь! Вот вы кто! Такими и останетесь!

М а р г е р и т а. Кто это для тебя грязная тварь?

К а э т а н а. Все! Все подряд! Живете на навозной куче, в разбойничьей яме!

М а р г е р и т а. Отправляйся в свою комнату!

К а э т а н а. Не пойду!

М а р г е р и т а. Я сказала: иди в свою комнату!