Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Подозрения на легочную чуму у него возникли сразу же, как только У Ляньдэ услышал от пациентов повторяющиеся жалобы на жар и боли в груди. А после того, как больные начали харкать кровью, а их кожа – приобретать лилово-синюшный оттенок, исчезли всякие сомнения в том, что это была именно она, тем более, что никто из заболевших не выживал и редко кто протягивал дольше двух-трех дней. Однако, будучи врачом с западным образованием, он понимал, что симптомы симптомами, а для стопроцентно достоверного подтверждения диагноза ему нужно выделить чумную палочку, а сделать этого без аутопсии невозможно. В дореволюционном Китае неприкосновенность тел умерших блюлась настолько свято, что любое посягательство на них каралось смертной казнью. Одно это заставляет задуматься о том, что же такого особенного было в этой эпидемии, чтобы испугать мандаринов до умопомрачения, – ведь иначе и не назовешь данное ими добро на вскрытие тела содержательницы постоялого двора под Харбином. Ну а по результатам аутопсии и анализа бактериальных культур ее легочной ткани У Ляньдэ окончательно убедился, что покойная была инфицирована именно Yersinia pestis. Между тем тела умерших горами складировались за городом. Стоял двадцатиградусный мороз, земля промерзла насквозь, и до весны о погребении не могло быть и речи. И тут У Ляньдэ выбил второе немыслимое по китайским меркам разрешение – на кремацию этих трупов, да еще и перед самым лунным новым годом. Так и вышло, что вместо фейерверков ночное небо Харбина в конце января озаряло пламя погребальных костров.

В апреле эпидемия чумы сошла на нет, на радость имперским чиновникам, перед которыми У Ляньдэ не замедлил в этом отчитаться. Хотя чума и добралась до провинций Хэбэй и Шаньдун, лежащих к югу от Маньчжурии, и унесла 60 000 жизней, за пределы Китая она не вырвалась, и угроза вражеского вторжения под предлогом борьбы с эпидемией миновала. «В высокий чин майора Императорской армии был я произведен давеча без промедления, – хвастался У Ляньдэ, – дабы иметь возможность получать аудиенцию у самого императора[265] без излишних формальностей»[266]. Отсрочка казни империи Цин, однако, оказалась чисто символической. В следующем же октябре она будет сметена, а на ее месте родится Китайская Республика. Но миниатюрный (160 см ростом вместе с высокими каблуками) златоуст У Ляньдэ быстро нашел общий язык и с новым режимом, и в декабре 1917 года был призван на борьбу с новой смертельной эпидемией острого заболевания дыхательных путей.

На этот раз рвануло в провинции Шаньси, где губернатором был упоминавшийся ранее Янь Сишань, а одним из соратников У Ляньдэ по борьбе с тем, что показалось поначалу рецидивом чумы, оказался также уже заслуживший на этих страницах добрых слов американский миссионер Перси Ватсон. Доктору У было пока невдомек, что и на этот раз его идеи натолкнутся на столь же агрессивное, как и за семь лет до этого в Маньчжурии, неприятие со стороны во всех отношениях консервативного сельского населения Шаньси. Однако первая же попытка провести вскрытие без разрешения родни усопшего привела к тому, что разъяренная толпа окружила карету У Ляньдэ, служившую ему и домом, и передвижной лабораторией, и подожгла ее. Именно из-за этого инцидента, будучи о нем наслышан, доктор Ватсон годом позже отказался от идеи проведения аутопсии в Ванчиапине, предпочтя обойтись без лабораторного подтверждения диагноза, – «потому что большой бедой обернулась на севере [Шаньси] прошлогодняя попытка д-ра У Ляньдэ взять пробы таким способом».

Спасшийся бегством У Ляньдэ все-таки сумел прихватить с собою в Пекин несколько проб легочных тканей, добытых с риском для жизни, и 12 января 1918 года объявил, что им обнаружена в них чумная палочка. Другие врачи, находившиеся непосредственно в эпицентре вспышки, тут же оспорили поставленный столичным коллегой диагноз. Не согласились с «чумной версией» и власти Шаньси. Хотя характерные симптомы легочной чумы (кровохарканье, боли в груди, жар) и были налицо, болезнь протекала намного мягче, чем во время эпидемии 1910 года. Поразительно, но факт: в Шаньси летальные исходы были скорее исключением. Поэтому чиновники и настаивали на том, что речь идет «всего лишь» о тяжелой форме «зимней болезни» (то есть гриппа или другой респираторной инфекции).