Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Следы этого лагеря до сих пор прослеживаются на местности, начиная с северной окраины Этапля и далее на десятках квадратных километров, где там и сям из-под земли проступают руины полевых складов боеприпасов. Если бы вам в 1916 году довелось осмотреть расположение этого лагеря с борта военного аэроплана, вы увидели бы под собой губу при впадении в Па-де-Кале реки Ла-Канш, на ее северном берегу – сам Этапль, а среди широкой полосы окрестных дюн – может быть, роты муштруемых новобранцев, а может быть, горстки украдкой пробирающихся подальше от лагеря дезертиров. Дальше к северу вы пролетели бы над печально знаменитым плацем «Бычья арена», где в 1917 году солдат муштрой довели до бунта, стрельбищами, карантинными лагерями, а главное – над нескончаемыми рядами безликих деревянных казарменных бараков. Наконец, достигнув северной оконечности лагеря, вы бы поразились или ужаснулись при виде цепи из десятка с лишним развернутых по его периметру госпиталей. Между собой там даже гордились тем, что 23 000 койко-мест делают Этапль одним из крупнейших больничных комплексов своего времени во всем мире.

В любой отдельно взятый день в этом временном городе-спруте размещалось 100 000 мужчин и женщин. Подкрепления прибывали ежедневно со всех концов света, из самых дальних уголков Британской империи, а неподалеку от Этапля дислоцировались еще и лагеря германских военнопленных, и французские войска, возвращающиеся из Индокитая. В пятидесяти километрах к югу, в устье Сомы, в местечке Нуайель-сюр-Мер находилась и штаб-квартира КТК, и лагерь для приема китайцев с собственным госпиталем (носившим громоздкое официальное название «Стационар общего профиля № 3 для туземной рабочей силы», но это так, к сведению). Таким образом, в общей сложности на этот пятачок на северном побережье Франции было втиснуто около двух миллионов людей со всех концов света. К 1916 году Этапль превратился в переполненный загон для краткой передержки отправляемых на убой людей, причем прекрасно знавших о том, что их посылают на верную гибель. Английский поэт Уилфред Оуэн[272], сам прошедший через него, так описывал в письме к матери присущий лагерю «странный вид»: «Это было не отчаяние или ужас, это было страшнее ужаса, ибо это был взгляд слепых, ничего не выражающих глаз – как у мертвого кролика»[273].

С июля по ноябрь 1916 года, пока шла кровавая битва на Сомме, в Этапль каждую ночь прибывало до десяти санитарных поездов с ранеными, включая отравившихся горчичным газом[274], который также вызывает воспаление слизистых тканей дыхательных путей, часто переходящее в пневмонию с симптомами гнойной эдемы. Так вот, в декабре – то есть за год до вспышки странной «зимней простуды» в Шаньси – нечто подобное и также весьма похожее на грипп разразилось и в Этапльском лагере.

К концу января, с наступлением холодов, вспышка переросла в локальную эпидемию, затухнувшую в марте сразу же после потепления. Трио британских военврачей во главе с лейтенантом Дж. А. Б. Хаммондом описали случившееся в статье, опубликованной в медицинском журнале Lancet в июле 1917 года, назвав болезнь «гнойным бронхитом» и отметив, что она характеризуется «сумеречно-сизой синюшностью лица». Ряд вскрытий показал застойную гиперемию (набухание кровью) воспаленных легочных тканей – еще один характерный признак испанского гриппа[275].

Так не был ли этот гнойный бронхит предтечей испанского гриппа? Британский вирусолог Джон Оксфорд счел, что именно так оно и было, и благодаря прилежному ведению историй болезни военврачами времен Первой мировой войны подвел под это утверждение весьма убедительную доказательную базу. Местный историк Дуглас Гилл для проверки этой версии поднял и изучил заключения о причинах смерти в британских госпиталях в Руане – втором по значимости после Этапля центре госпитализации британских военнослужащих на территории Франции – и выяснил, что и там в те же сроки прошла подобная эпидемия. И практически идентичная болезнь разразилась в начале 1917 года и в казармах в городе Олдершот на юго-востоке Англии[276].